Коварный камень изумруд

Вот он сидит уже почти час возле вигвама этого старика, Хранителя древнего индейского некрополя, где подлые и жадные люди укрыли его, Егорова, золото. Час, почитай, сидит перед стариком, сейчас они с ним станут пить уже третий котелок душистого кофе, а Егорову нет толчка изнутри. Нет некоего порыва, чтобы запросто вопросить старика: «А зачем ты меня сюда позвал, отче»?

Ведь сегодня поутру мимо их лагеря проехал, не остановясь, некий индеец, помоложе этого старика, проехал на хорошей, каурой кобыле и так, на ходу, сообщил Егорову, что возле вигвама Хранителя могил ему, Егорову, с утра указано место у костра.

Вестник на пегой кобыле проехал, а Егоров взнуздал первую попавшуюся лошадь и вот уже час сидит и молчит на пару со стариком.

А в душе его что-то колет, что-то ворочается. Ноет просто в душе, будто перед грозой. Или перед неминучей погибелью.

Егоров откашлялся, принял из рук старика глиняную кружку с горячим кофе, снова кашлянул...

А старик вдруг сказал то, чего знать не мог:

— Плохие люди нарушили покой наших мёртвых. Лежащих здесь две тысячи лет. Они привезли в бочках порох и тем порохом порушили древние подземельные места упокоения наших великих вождей и великих воинов. Это плохое дело.

— Это — плохое дело, — повторил за стариком Егоров, отхлёбывая горячий кофе. Ему обожгло губы.

— Потом пришёл ты, — продолжал старик, — и стал разбирать изувеченные камни, кое-как, но прячущие от чужих людей остатки нашего древнего праха. Зачем?

Егоров хотел было с ходу ответить, но прикусил губу. Вот сейчас бы сюда Сэма Полянски, тот сумел бы заговорить старика, правильно объяснить ему про золото, упрятанное среди мёртвых. Да вот нету пока Сэма. Уехал он два дня назад в Новый Йорк и там подзадержался. Не от его ли задержки в городе так ноет душа?

— Ладно, я скажу правду, ибо ты человек древней веры. — Егоров отставил на низкий камень кружку с горячим кофе. — Те плохие люди взорвали порохом древнее кладбище твоего народа для того, чтобы там, среди камней, спрятать принадлежащее мне золото. А я хочу теперь его забрать. Заберу своё золото и золотом же рассчитаюсь с твоими людьми, или с моими людьми, которые вернут прежний вид... вашему древнему капищу. На кого укажешь — тому и заплачу золотом.

«А ведь я несу полную околесицу», — подумал Егоров, от стыда закрыл глаза, но тут услышал низкий и скрипучий голос старика:

— Я видел, как плохие люди взрывали наше древнее кладбище. Я видел, как в яму от взрыва плохие люди укладывали тяжёлые ящики. Много-много ящиков из дерева. Сто ящиков. И потом закладывали те ящики камнями. А когда заложили ящики камнями, то с двух сторон опять сделали «бух» — большой взрыв. Уронили на наши могилы Большую скалу...

«Такую большую скалу уронили, — мысленно согласился Егоров, — что нам здесь три года кайлать камень и... не перекайлать. Зря, наверное, я полез тешить здесь свою злость и свой характер. Зря надумал добыть назад своё золото»...

— А скажи мне, человек, прибывший к нам из-за Большой воды, честно скажи, — это разве твоё золото спрятано там, среди костей моих древних предков?

— Моё, — ответил Егоров и тут же закрыл глаза. В душе стало неприятно до полного стыда.

Сверху, сюда, в узкую низину между старых скал, донёсся удар топора по дереву. Потом ещё один удар, и ещё в третий раз, сухо, как выстрел, топор врезался в сухое дерево.

Старик вдруг вынул из-под своей цветастой шерстяной накидки блеснувший на солнце томагавк. Лезвие боевого топорика при каждом лёгком движении искрилось. Отточено было изумительно.

Егоров дёрнулся выхватить пистолет. Да вспомнил, что пистолеты его остались в лагере. Хранитель кладбища пожевал морщинистыми губами и поднёс лезвие томагавка к своему лбу. На короткий миг прижал лезвие к глубоким морщинам. Потом протянул томагавк Егорову, протянул рукояткой вперёд. Что делать, ухвативши томагавк, Егоров осознал мигом. Он тут же приложил лезвие к своему лбу и немедля протянул топорик назад, старику.

В той стороне, где был их лагерь, опять раздались удары топора по старой сухой сосне. Егоров оглянулся, заметил, как сосна качнулась. Её нельзя было рубить, так они сразу договорились с Хранителем древнего капища, но вот О'Вейзи теперь яростно рубит сосну... А может, и не О'Вейзи рубит ту сосну? Егоров взмокрел животом от некоего предчувствия.

А старый Хранитель кладбища заговорил, держа у лба лезвие томагавка:

— То золото, что укрыто среди священных камней нашего капища на костях моих предков, ты не добывал, пришелец из-за Большой воды. Ты не мыл золотой песок в ледяных горных ручьях, ты не строил печь для плавки жёлтых слитков, ты не болел сердцем, боясь, что золото обнаружат дурные люди. Ты просто овладел знанием, где оно есть, это золото. А потом пришёл и взял его. Так?

— Да, было так, — выдохнул Егоров. — Извини, старик. Я солгал тебе и твоим предкам. Но в том мире, за Большой водой, на той Большой земле, где я жил, там другие законы. Они гласят: «Что нашёл, то твоё».

Старик убрал томагавк ото лба, положил его себе под правую руку и тихо ответил на признание Егорова.