Читаем Коварный камень изумруд полностью

— Ты сейчас не на своей земле. А на той ты сейчас земле, где наши древние законы окончательно нарушены, а новые законы, написанные «людьми из раскрашенной глины», мы не исполняем. Каждый народ имеет свои законы. Так заведено древними богами... А теперь думай, что тебе делать. Ибо твой лагерь уже захватили янки. Тебя предал твой... однокровник. И к восходу Солнца тебя повесят.

Егоров вскочил на ноги. Обернулся. На его глазах старая сухая сосна наклонилась и стала падать. Егоров кинулся к своей лошади, трясущейся рукой стал совать ей удила в зубы.

— Не бери лошадь. Двигайся пешком! — раздался сзади шипящий старческий голос. Рядом с правым сапогом Егорова воткнулся в землю томагавк, блеснув на солнце...

— Возвращайся, — крикнул ему старик, — мы с тобой не договорили.


* * *


О'Вейзи торопливо совал в седельные сумки кавалерийских коней куски копчёной свинины, сухари, бутылки с крепкой выпивкой. Торопливо говорил:

— Я под злой смех этих клятых англов тайком сыпанул в бочонок с виски полгорсти опия... Валяются теперь в сиреневом сне, гады...

Егоров, сунув томагавк за ремень, вытряхивал патроны из ранцев уваленных в грёзы кавалеристов, собирал ружья и пистолеты.

— Да куда нам столько оружия! — прикрикнул на Егорова О'Вейзи. — Брось эти железяки! Садись, поехали отсюда!

Тут Егоров вдруг выпрямился, далеко отбросил длинный кавалерийский пистоль:

— А где Сэм?

— А там наш Сэм, где все предатели обитают. Предал он и тебя, и меня... Предал. Ищет он тебя сейчас на дороге в Вудсток... С ним десять солдат. Повесить тебя желают! Да очнись ты, поехали! Давай поехали!


* * *


Когда Егоров и О'Вейзи подъехали к вигваму Хранителя кладбища, костёр у вигвама не горел. Пегая лошадка старика стояла осёдланная на английский манер, под кавалерийским седлом с широкой подпругой и с военными же стременами. Егоров тут же протянул старику его топорик. Тот хмыкнул и спрятал томагавк под широкое пончо. Ловко вскинулся в седло, тронул уздой лошадь. И направил её прямо туда, где густой кустарник жимолости скрывал узкую, но глубокую пропасть.

— Э-э-э... — начал было возражать Егоров, но его конь, привыкший ходить за лошадьми по безлюдным прериям, бесстрашно шагнул в гибельный провал.

И ничего. Там, где очутился Егоров, оказалась крепкая гранитная плита, торчащая над самой пропастью. А сразу вправо и вбок с этой плиты открывался вход в пещеру. Вход тоже порос кустами и травами, его было с дороги не видать. Егоров оглянулся на злое лицо О'Вейзи, махнул ему рукой, нагнул голову и вместе с конём протиснулся в каменный зев пещеры.

За О'Вейзи, уже без привязи, потянулись в тайный ход кавалерийские кони, приученные выполнять приказы.

Глава сорок шестая


Долго шли в полутьме, и шли вниз по ровной дороге рукотворного туннеля. Егоров иногда поднимал руку. Рука до потолка туннеля не доставала.

Шли, шли и пришли.

Разом оказались в огромной, без краёв, пещере. Только потолок той пещеры был низок. Свет туда проникал через непонятные, узкие щели, проникал полосами, из-за пыли, метущейся в плохо пахнущем воздухе.

— Эк, куда попали! — не выдержал Егоров. И показал О'Вейзи на курган, видневшийся в самой середине подземного храма... не храма, а Бог его знает — чего.

Старый индеец слез с лошади и тут же предупреждающе поднял руку.

Егоров замолк.

А сверху, чуть ли не с небес, из-под низкого купола пещеры явственно слышался топот коней, отдельные людские крики.

— Так мы пришли под самое кладбище? — шёпотом удивился Егоров.

— На кладбище, — тоже тихо поправил его старик и махнул идти за ним.

Егоров и О'Вейзи, стараясь не бренчать шпорами и ступать на носки сапог, пошли за старым индейцем. И через двадцать шагов оказались у края кургана, который своей плоской верхушкой утыкался в потолок пещеры.

Старик, часто останавливаясь, чтобы подыскать нужное английское слово, рассказывал о древнем способе упокоения великих людей и великих воинов своего племени, а Егоров уже сам понял, что произошло совсем недавно.

По краям широкого кургана, на каменном полу, лежали совсем уже истлевшие останки людей, истлевшие куски материи, потемневшие металлические топорики без рукоятей, разбитые деревянные и глиняные чаши, тёсаные из камня фигурки непонятных зверей.

— Ты вверх глянь, Саша, — толкнул Егорова О'Вейзи.

— Эк оно! Вот, значит, как! — удивился Егоров.

И тут до него дошло, по смыслу, не по словам, что утром рассказывал ему Хранитель кладбища.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги