Коварство без любви

– Даю наколки. Лиман. Несколько километров от берега. Существуют полыньи, их сразу не определишь под снегом, следовательно, можно провалиться. Да и любой транспорт завязнет в снегу. Отсюда вывод: не на транспорте приехала сюда женщина, а...

– Пешком шла?

– Точно. Она была живая, когда туда пришла.

– И что? Колись, Заречный, я старше по званию, приказываю.

– Есть, – усмехнулся Степа. – Она пришла сама, без сопровождения. Одна. Потом сняла сапоги, сняла носки, сунула их в сапоги и ждала... когда замерзнет. Поняла?

– Самоубийство?

– Да. Мы сразу не сообразили, как забрать труп, хорошо, у рыбаков санки были. Уложили женщину на санки, обвязали веревками и потянули к берегу. Вскоре выяснилось, что ее давно разыскивает муж, пропала она месяц назад, тогда же поступило от него заявление. Вскрытие сделали, хотя муж был против. Органы внутри превратились в лед, только топором рубить, но, говорят, ждали, когда подтает. Признаков насильственной смерти не обнаружили, а патологоанатом был поражен. Эта женщина должна была дожить до ста лет, настолько здоровые органы внутри. Ее похоронили, а я... знаешь, она у меня из головы не шла. Ну что ее побудило так страшно закончить жизнь? Почему не воспользовалась ядом, пистолетом, веревкой, бритвой, чтоб вскрыть вены? Существует много способов умертвить себя.

Ветер крепчал, подвывал, а ветки деревьев снаружи били по стеклу. Пошел и дождь. Оксана, стоя у окна, пошутила:

– Ну вот, и погода под стать твоему рассказу – жуть наводит.

– Погода как погода, мне всякая нравится. Значит, закрывал я глаза и видел ее там, среди белого безмолвия, одну, живую, за много километров от людей... Знаешь, я заметил одну вещь: когда человек умирает, лицо его теряет выражение. Оно становится никаким... становится маской, часто неприятной. А у нее было выражение. Оно замерзло на лице вместе с телом. Почему-то именно выражение ее лица не давало мне покоя, как заколдовало.

– И что тебя так поразило в ее лице?

– В общем-то ничего особенного. Как бы объяснить... оно застыло в радостном ожидании. Да, наверное, так. При этом глаза ее были закрыты, а ожидание, некое ликование просматривалось. Очень странно. Я часто представлял себя на ее месте, и мне было страшно. У меня, мужчины, нутро сжималось от одиночества и мертвой тишины. А если она пошла в снежную даль вечером? Кстати, так и было, как выяснилось позже. Темнеет зимой быстро, она мгновенно потеряла ориентиры, осталась еще и в кромешной тьме. И я подумал: ну, раз сознательно пошла в ледяную пустыню, то шла до тех пор, пока не выбилась из сил, пока путь назад стал невозможным. И чтобы не оставаться с безмолвным ужасом и с темнотой наедине, сняла сапоги... знаешь зачем?

– Зачем? – едва слышно произнесла Оксана, воображая ту страшную ночь и глядя за окно, где ничего не было видно, только капли на стекле.

– Чтоб быстрей замерзнуть. И она радовалась, что замерзает.

– А какое отношение имеет эта история к нам?