Ковчег

Московское тотчас – целая вечность. Вместо десяти минут мы простояли на стоянке еще полтора часа. Это было в характере Олега – долгие сборы, забытые вещи, перекладывание багажа с места на место. Мы все опять понервничали и позлились, но эта задержка на самом деле была только кстати: за время, пока все без дела торчали около машин и ждали Олега, конфликт окончательно погас, Дима с Мариной примирились на почве общей неприязни к Вождю. Так выходит, что людей лучше объединяет не любимое дело, а общий враг.

Когда мы, наконец, выехали, было уже пять вечера. Две наши машины вырвались из душегубки города и быстро понеслись по шоссе на юг. За окнами скоро показались поля; спеющая пшеница золотилась в лучах солнца, уже нежного, не жгущего. Через полуоткрытые окна приятно обдавало встречным ветром.

Марина со смешно открытым ртом спала, прислонившись головой к стеклу. Максим тоже время от времени проваливался в сон, но, закрыв на несколько мгновений глаза, снова просыпался, хлопая отяжелевшими веками. Марго зачарованно смотрела на проносящиеся за окном поля и, кажется, напряженно о чем-то думала. Может о словах Димы, а может просто о том, как красиво здесь, на юге Нижегородчины. Витя улегся вдоль заднего ряда сидений и спал как ребенок. Мы с Димой сидели впереди и молчали.

Я высунул руку в приоткрытое стекло и смотрел вперед поверх колосьев, где между золотом полей и голубым простором неба проходила белая черта горизонта, как будто специально проведенная невидимой рукой художника, чтобы не слились края лазоревого и желтого. В голове у меня медленно складывался паззл. Это небо, эта земля, эти люди, каждый с целой горой недостатков, но почему-то любимые. Отчего я здесь, в этой Газели, тесной, неудобной, но такой сейчас приятной?

На небе, еще залитом солнцем, уже появился тонкий полукруг месяца – первый признак приближающегося вечера, когда, наконец, последние остатки дневного жара рассеются в холодеющем воздухе, а поля потеряют свой блеск. Я закрыл глаза и провалился в сон.

3

Прошло, наверное, чуть больше часа после того, как мы выехали из Нижнего. Я ненадолго закемарил и проснулся от звучного голоса Димы. Он разговаривал по телефону и делал это как всегда очень громко: богатырское сложение проявлялось и в голосе – низком шумном басе.

– Да, да, понял. Да, сворачиваем.

Я лениво посмотрел в его сторону. Несмотря на жару, я немного замерз от сквозняка и теперь, съежившись на сиденье, цеплялся за уходящий сон.

– Вано, проснулся? – спросил Дима.

– Проснулся, – потягиваясь, ответил я.

– Хорошо. Олег звонил. Они с Пыловой едут в Дальнее Константиново, а мы сейчас сворачиваем на Нижегородец. Ты обо всем там с местными договорился?

– Да. В Нижегородце у нас в семь часов показ фильма. Едем сразу в Дом культуры.

С показом фильма у нас вышла целая чехарда. Эта идея о передвижной кино-бригаде, которая будет просвещать сельское население, мне сразу не понравилась по двум причинам. Во-первых, подготовкой кино-бригады должен был заниматься, в основном, я. Хотя казалось, что ничего сложного в этом деле нет (позвонил в администрацию, договорился о помещении, попросил как-нибудь оповестить людей), но в действительности все вышло по-другому. Главы сельских администраций никакого интереса к нашему мероприятию не проявляли. У них хватало своих забот. Кроме того, на каких основаниях им вдруг предоставлять нам помещения для сеанса и сгонять народ на такое странное «шоу»? Хорошо хоть мы могли представиться членами «Приволжского центра поддержки семьи». Слово «Приволжский» придавало значение нашему мероприятию, хотя во всем этом «Центре» работал только один человек, и тот неадекватный. А словосочетание «Поддержка семьи» вызывало определенные ассоциации с властью: в тот год как раз был бум всяких правительственных программ по популяризации семейных ценностей. Нужно было отдать должное Олегу. Иногда названия у него получались отличные. Не то что «антиабортный миссионер».

Вторая причина, почему мне не хотелось демонстрировать фильмы – это мое неверие в то, что мы сможем привлечь много людей на сеансы и, по сути, проездим впустую. Я думал, что больше, чем по сорок-пятьдесят человек мы не получится собрать нигде, а значит и «просветить» толком никого не выйдет.

Когда мы сидели у Сергеича, я выдвигал миллион аргументов против кино-марафона. Нужно было оповещать население заранее, чтобы хоть кто-то пришел; нужно было подобрать хороший фильм и продумать все досконально. Но Олег оставался непреклонен и на все мои возражения отвечал, что наше появление произведет фурор среди туземцев.

– Представь, – восторженно, как Гитлер возле рейхстага, говорил он, – только представь: Богом забытые колхозы, никакой культурной и общественной жизни, и тут – кино-бригада из Нижнего с бесплатным сеансом. Да народ из всех окрестных сел примчится смотреть.

Как бы то ни было, меня с общего согласия назначили «старшим», выдали бейджик с глупой надписью и велели накрапать речь и подыскать подходящий фильм.