Ковчег для варга (СИ)

Нэйш смотрит с высоты своего роста на тушку безмятежно почивающего Птенца. Ну, может и не безмятежно — тяжкий сон, а потом смерть, как-никак. Но Синеглазка все глаз не сводит — и на лице у него какое-то слишком явное сожаление.

Ему жаль, что веретенщик успел раньше него.

Потом он разворачивается к столу. Выдергивает из мертвой ящерицы дарт, протирает платком лезвие. И вспоминает наконец:

— Тот пузырёк…

Я кручу пузырек в руках. Открываю, подношу к носу.

Внутри отличный, самый лучший согревающий чай на травах.

====== Сон не для варга-4 ======

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Бутылка виски — тварь подлая и пустеющая до огорчения быстро. Я к ней прикладываюсь, как к лучшей возлюбленной, а она предает. Нет бы — затуманить разум, макнуть в блаженное забытье, пробудить внутреннего визгуна — вечный инстинкт…

Грызун мертв. Внутри нет визга, ничего не царапается — оно и понятно, поместье вообще-то не блещет жизнью. В поместье остались только шорохи, осторожные шепоточки теней, сквозняки и паутина. И одинокая крыса, которая мыкается по углам и ждет не дождется, когда настанет ее очередь уйти.

Я.

Во мне закипает сухое, равнодушное, отстраненное веселье — странно, я-то полагал, что до жути боюсь смерти. Оказалось, я плевать на нее хотел. Я даже напеваю себе под нос какую-то ярмарочную песенку — в надежде, что эта тварь на нее выскочит, и мы с ней обнимемся напоследок.

Все, что нужно, у меня для объятий есть. Бирюзовый камень, который я вынул из мертвых пальцев Мел. Бабочка на потертой куртке — пришлось позаимствовать у дочки, чтобы подпустить как можно ближе и выдержать хотя бы первый удар — во время которого я сожму пальцы и активирую сферу. И хрупкий пузырек, который обязательно разобьется, как только я упаду. И выжжет сферу, меня и мортаха из истории Кайетты.

Эй, как тебя там, дружище? Не хочешь обняться? Очень надеюсь посмотреть тебе в глаза, когда ты ударишься о защитную сферу и поймешь, что к финишу мы с тобой успели одновременно. Наверное, это как продуть карточную партию, имея на руках одни козыри.

Одинокая крыса неспешно наворачивает шаги по выстывшему коридору — почти что своего дома. Хотя когда это у крыс был дом? Эти твари — ну, то есть, мы — умеют только портить, обращать в труху, прогрызать…

Очень надеюсь, что мне удастся кое-кого превратить в труху до того, как он переломит мне хребет. Или даже после. Крысы живучи, и я точно знаю: это будет пламя, для меня и для мортаха. Почти такое, как создавала дочка.

Горя нет. Мы с ним договорились насчет графика посещения моей чувствительной натуры: оно обещало явиться попозже. Я собираюсь обогнать его и уйти к своим раньше. Я не знаю, что там есть, в Водной Бездони, но хорошо бы догнать Кани с Десмондом на полдороги — сказать им пару ласковых за то, что не попрощались. И рассказать, как разделался с мортахом. Такое они не пропустят — вот уж точно.

Я иду по пустынным коридорам, пропитанным сквозняками — будто гонюсь за ними, ушедшими, и идти приходится быстро, потому что образы как-то истончаются, ускользают из памяти. Я не могу вспомнить смех дочки и голос Крысолова, не вспоминается: у Мел глаза карие или голубые? А Нэйш — он, вроде, птицами интересовался или чем-то таким тоже с крыльями?

Откуда-то я знаю, что это не виски, и что если я еще промедлю — они уйдут от меня насовсем, растворятся, и я не смогу их догнать, и потому мне нужно быстрее…

— Где ты, — шепчу, вслушиваюсь в сквозняки, и уже бегу по коридорам, гонюсь за проклятой тварью. — Где же ты?!

Не смей, слышишь, не смей уходить, когда их нет, давай же, иди сюда, сейчас мы с тобой славно обнимемся, тебе же с самого начала был нужен я, так? Как там говорила Мел — убивает всех, кроме одного человека, того, которого с чего-то назначает главным? Рихард наверняка догадался — потому и попытался выйти один на один. Думал предотвратить резню. Он же не мог представить, что нашего мортаха съездили чем-то тяжелым по голове, и главным он выбрал меня.

А теперь вот ходит поблизости и следит: я на себе все время чувствую этот взгляд, насмешливый, чуть снисходительный и совсем не звериный. Он изучает. Ему интересно, что будет делать тот, кому больше не за кого умирать.

И он ускользает от меня каждый раз, проклятая, безжалостная тварь, как будто точно знает, что я сделаю. Знает, что когда они начнут уходить от меня все дальше, я разобью флакон с зельем пламени у своих ног, потому что мне скорее нужно за ними, и это важнее всего, даже мести.

Нетерпеливо роюсь в ворохах памяти, чтобы вспомнить ускользающее — цвет волос Кани, имя ее женишка-Крысолова, бойкую девчонку, которая любила животных, и того охранника с Рифов, он, вроде как, варг еще. Память все подсовывает что-то не то, неясное, неважное — улыбается женщина из трактира, из угла машет Инесса из пансиона, но я отмахиваюсь от них на бегу, бегу опять по коридорам, плутаю и не могу найти, не могу вспомнить, и значит, мне нужно поторопиться.