Ковчег для варга (СИ)

Она не говорила мне — это из мимолетно подслушанного разговора… И все равно удар не достигает цели. Нэйш делает еще два шага, улыбается почти игриво, только голос становится тише.

 — Полезное качество, правда? Делать все, что в твоих силах. Идти до конца — вне зависимости от причин или… осложняющих обстоятельств. Кстати, о них. На самом деле ведь это не страх, вернее, не только страх, так? Соблазн. Разрубить узел. Убрать то, что тебя тяготит. Все вопросы к веретенщику, так, Аманда? Какую песню можно написать об этом? О нойя, которая полюбила не того, которая поняла это и не знала, что делать, и тут… сюрприз. Подарок судьбы. Просто не вмешивайся — все решится без тебя. Потом можно будет поплакать, но ведь не ты же виновата, что он умрет. А ты… Изнутри жжет. Мне нечем отразить этот удар. Я пячусь назад и смотрю на того, кто настигает меня, и не улыбаюсь, и молчу, и понимаю, что поздно просить пощады…  — А ты будешь свободной. Совсем свободной. Словно нойя, не правда ли, — он делает еще шаг, и я чувствую спиной стену, и он улыбается почти победоносно — мне больше некуда бежать. — Потому что вряд ли ты еще когда-нибудь позволишь себе привязаться вот так. Не будет другого Лайла Гроски, чтобы посягнуть на твою свободу. Лайла Гроски вообще больше не будет. Все узлы развяжутся. Это недоразумение — я сейчас о чувствах — кончится. Приятно быть свободным вечно, да, Аманда? Он стоит передо мной — навсегда свободный — и улыбается, но я вижу, как проступают у него в глазах — не морозные узоры от применения Дара, а цепи, вечные, неразрывные цепи, тяжкие и душащие, которые не сбросить. И мне страшно, будто — стоит ему коснуться меня — и они скуют мне запястья, свяжут горло, навсегда задавят все песни, заледенят руки и губы. Он поднимает палец, прикладывает к моим губам. Смеется, хотя в глазах у него нет ни тени улыбки.  — Я понимаю. Правда понимаю. И я не могу тебя заставить — может, я мог бы угрожать тебе дартом, но сильно сомневаюсь, чтобы такая угроза вдруг подействовала. В сущности, я вообще здесь ничего не могу. На мою долю остаются вопросы, так? О цене свободы и прочих не слишком существенных вещах. Да еще организация похорон — теперь заниматься этим больше некому. О, не беспокойся, у Кани есть теперь утешитель. Думаю, она не будет долго скорбеть. Мел и Десмонд тоже переживут, так что это будет в меру печальная церемония. Господин Шеннет, может быть, будет огорчен, наемные работники — определенно, но в целом…  — Рихард Нэйш, — говорю я тихо. — Иди, время уходит. Он приподнимает брови. Смотрит в глаза — но глаза мои спокойны, словно тихая ночь с соловьиными песнями.  — У тебя есть еще идеи? Я улыбаюсь сухими губами. Смотрю глазами, в которых нет слез. Если он не уйдет сейчас — я действительно могу его поцеловать, в щеку, на которой только что проступили рубцы от старого ожога. Ему нужно непременно уйти, чтобы не услышать моего «Спасибо». Потому что цепи падают с меня. Звенят о пол, раскатываясь невидимыми звеньями. Цепи, о которых я думала, что их нет — а они сковывали меня, придуманные мною же самой. Рихард, кажется, понимает — потому что уходит. И скрип закрывшейся за ним двери становится первой нотой в песни, которая зарождается у меня в груди. Песнь о тех, кто прорастает корнями насквозь. О лживости мимолетной любви и хрупкости законов нойя. О том, как глупо цепляться за прежнее, которое уже не дорого для тебя — когда нашла новое, которое дороже. О том, как важно идти до конца. Я сажусь на кровать и беру его за руку и плачу, потому что не слышала ничего прекраснее той песни, которая звучит во мне сейчас. Она словно медовое утро над росным лугом, она — гладь теплого озера с сытой рыбой, она — ночь в маленьком доме, где пахнет специями и выпечкой и звенят колокольчики смеха. Прекрасное часто рождается из уродливого. Костер — из сучьев, цветы — из сморщенных семечек, бабочка — из куколки. Моя песня родилась из страха — когда я услышала слова Рихарда и ощутила, узнала, представила, как Лайла принимает вода, как он уходит из здешних стен, оставив о себе лишь строку в Книге Утекшей Воды. Как он больше не шагнет на порог. Как я буду свободна — нет, одинока, безгранично одинока, и буду вспоминать его шутки и печь булочки по вечерам — в глупой надежде, что он завернет на чай. Как я задохнусь в пустоте без него — не особенно красивого, слишком старого, слишком… надежного — задохнусь и никогда не смогу больше петь. И моя свобода, и костры в лесу, и звезды, обернутся самой страшной клеткой из всех, какие мне приходилось видеть.  — Мне не нужна такая свобода, — говорю я и плачу, радостная, потому что песня заглушила страх. — Не хочу быть свободной без тебя. Его губы теплы под моими.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ