Ковчег для варга (СИ)

Кексик — сдобный двухголовый кербер ростом мне до пояса — распластался в своем загоне, поскуливает, пытается дышать. Один уцеп висит у него на лапе — крупный, серо-перламутровый, в два кулака, ощетинившийся жвалами и иглами. Второй вцепился в горло, сжимает хватку. Мел бьёт по нему ножом, пытается просунуть под жала, только магического паразита так просто не возьмёшь: уцеп только скрипит панцирем и пытается захватить кинжал подвижным ядовитым хвостом.  — Т-тварь, — шипит Мел. — Пусти, с-скотина, все равно прикончу, Конфетка, где ходишь, давай этого сперва. Выдергиваю пипетку из флакона с узким горлышком. Мел отгибает ножом иглы, между которыми запрятан небольшой пятачок плоти уцепа. Капаю медленно — раз-два-три-четыре, не надо больше, а то он может умереть, и тогда уж точно никогда не ослабит хватку, этим они и опасны. Уцеп вяло шевелит хвостом, чуть расслабляет хватку — и кербер, взвизгивая, начинает рваться. Неистово крутит хвостом — будто собрался поднять им ветер. И даже, кажется, пытается петь, а не скулить, и не мудрено: сейчас он в эйфории, и хорошо, что Мел держит его, потому что через десять минут он сам не даст себя избавить от паразита.  — Сонное, сладенькая, — говорю Йолле. — Мы же не хотим, чтобы он разбудил нашего спящего, да-да-да? Мел удерживает кербера, ласково уговаривает его не дергаться, а Йолла быстро подсовывается под локоть, выхватывает из кофра «Тяжелые веки», быстрым движением брызгает себе на пальцы и проводит по глазам кербера — по всем четырем. Ай, молодец: сообразила, что обычное снотворное трудненько было бы влить в пасть. «Тяжелые веки» действуют медленнее, но успокаивается кербер почти сразу: глаза смыкаются, дышит спокойнее и реже, не так радостно молотит хвостом…  — Второго, — говорит Мел, раздвигая иглы на втором уцепе. — Ч-черт, от первого раза еще шрамы не сошли… Кексика подобрали неделю назад, когда он сам вышел к людям. Молодой, неопытный, только из щенков вышел, вот и напоролся на гнездо уцепа, и тот впился ему в бок. И мы с Мел делали то же, что сейчас: отогнуть иглы, четыре капли, потом подождать, пока паразит ослабит хватку, потом еще иглы отогнуть, еще четыре капли, еще подождать…  — Почуяли, наверное, что его уже раз кусали, — говорит Йолла, садится на корточки и гладит, гладит косматую голову. — Аманда, эликсир-то не готов еще, чтобы это отвадить? Яд уцепа — тот, что заставляет жертву впадать в эйфорию и разлагает внутренности, превращая их в питательный бульон — легко выводится. Обычное противоядие, да еще совсем немного особого настоя на скорлупе ночных скроггов да черном волчатнике — и нет следов уже на следующий день. Но уцепы — хитрее полнощной лисицы и не только впрыскивают яд, но еще и помечают жертву особым секретом, который пока ничем не смывается и не перебивается: на такую выжившую мишень твари бросаются со всех сторон, чуют издалека.  — Стараюсь, сладенькая, — говорю я, делаю жест Мел — пусть еще раз первому иголки отогнет, пора уже. — Пока что получается все то же: запах-то я перебить могу…  — Только от вони этого эликсира любой зверь сдохнет, — свирепо цедит Мел и переходит ко второму уцепу. — Откуда вообще тут эти твари взялись? Не так давно мы протравливали загоны, просматривали питомник, с Грызи и Пухликом тут вообще все облизали — ни следа этих…  — Так, може, из обучалки смотались, — говорит Йолла. — Ну, из коллекции, на которой наши варги учатся. Там же таких штук пять, да?  — Верно, медовая моя, — говорю я задумчиво, потому что сама учу молодняк варгов — что делать, если столкнулись с уцепом, какие у них привычки, сколько и какого зелья нужно на первых порах… И учить, конечно, лучше на наглядных пособиях, и потому у нас в крыле, приспособленном под обучение, есть маленький паноптикум тех неприятностей, с которыми предстоит столкнуться будущим стражам животных: от ядовитых растений и насекомых до веретенщиков. Только вот вряд ли уцепы могли сами выбраться из прочных аквариумов, а значит…  — Растяпы чёртовы, — шипит Мел, в третий раз отгибая иглы у первого паразита. После третьей порции зелья тот наконец совсем ослабляет присоски, и следопытка отрывает его от жертвы, исколов при этом ладони. — Сколько раз говорила — большинству там шнырка доверить на пять минут нельзя…  — Может, и можно, сладенькая… — тру лоб, глядя, как Мел отрывает от кербера теперь уже второго паразита. — Постой, постой… больше помеченных животных у нас нет, да-да-да? Насколько быстро эти миляги двигаются, как ты думаешь?  — До черта быстро, когда голодные, — коротко отвечает Мел, поливая заживляющим раны на горле и лапе кербера. — Йолла, накрой этих тварей мисками, что ли, так спокойнее. Антидот где? Я достаю антидот из кофра. И все пытаюсь заставить мысль парить, но мысль — глупая, неуклюжая — стремится к земле. Больше животных с метками уцепов нет — значит, они сразу же бросились к вольеру Кексика, как только их выпустили, быстро… значит…  — Значит, их выпустили недавно, да, золотенькая? Уцепов? Но зачем ученикам…  — Да почем мне знать, что у них в головах! — вскидывается Мел яростнее пламени. — Может, потренироваться решили или друг перед другом похвалиться, или спор какой выкинуть, или что еще в голову взбрело. Найду — бошки посворачиваю, хоть и варги.  — Варги? — шепчу я, и пытаюсь уловить растворенную в воздухе догадку, и обращаюсь в предчувствие — вот оно, вот…  — Кому еще-то? — Мел уже поливает зельем исколотую ладонь. — Фреза бы не полезла, Балбеска с муженьком в отъезде, дитятко их, что ли? Или Ида?  — Ну, Ида то с сыном, а то на кухне, — говорит Йолла и шутит: — Это уж тогда скорее дядька Мелт, ему ж Гроски весь питомник показал, да и возле вольеров он ходил, про Кексика знает… Смешок ее обрывается, когда она глядит на наши лица. На то, как сталкиваются наши с Мел взгляды. В них — одно на двоих, горьким ядом — плещется осознание. Мелт Колорм пришел сюда недавно — а до того он убил своего сына, и кто знает, что у него было на уме, но если это он — значит, он задумал злое, потому что он разом выманил из поместья Следопыта и лекаря: ту, что может учуять, и ту, что может помочь, а это значит…  — Обед, — шепчу я, и чувствую, что губы мои белы. Мел взлетает на ноги еще раньше, кричит: «Йолла, здесь остаешься, без глупостей» — и мы летим, бежим, не чувствуя ног, к поместью — пролетаем быстрее ветра мимо вольеров, и деревьев, и удивленных вольерных, не отвечаем на вопросы, и пытаемся убежать от настигающего, безжалостного ощущения — что мы опоздали. Мел опережает меня: она несется быстрее стрелы, а мне бежать мешает юбка — но над ее плечом я вижу: вот к главному входу движется фигура Гриз Арделл… стремительная походка человека, которому нужно перехватить что-нибудь в обед — и приниматься за новую тысячу дел… и вот ей навстречу шагает из дверей Мелт Колорм, окидывает взглядом двор, видит нас, вскидывает руку, как бы в приветствии…  — Гриз! — задыхаясь, кричу я, и вижу, как она оборачивается, и понимаю, что сделала хуже, и не успеть, не успеть, не успеть; Мел на ходу вскидывает руку, выпускает в воздух блестящий нож — слишком далеко, нет, не попасть… Из ладони Мелта Колорма плещет жадное пламя — не удар боевого мага, а просто лавина, ярость, гнев, превращенные в огонь… Но Гриз — сколько раз она работала с виверри! — даже не оглянувшись, падает в траву, кувырком отходит в сторону, хватается за кнут. Хвала Перекрестнице — кажется, ее не задело! Мелт сперва делает шаг к ней — и мне становится страшно, вдруг Гриз не успеет подняться, а он нанесет второй удар, но тут Колорм оглядывается, видит нас, подбегающих, понимает, что с тремя ему не справиться — и бросается бежать. И движения его неуверенны и неуклюжи — легкая добыча, так сказал бы тот, кого сейчас здесь нет… Колорм бежит к выходу из питомника — намеревается успеть к порталу, как будто ему это кто-то позволит. Мел с невнятным ругательством кидается наперерез, а я стараюсь успеть за ней — все равно, что догнать ветер, гонящий пожар. Колорм понимает, что не уйдет, разворачивается, вскидывает ладонь с процветающим алым Знаком Огня… Во второй раз Мел не промахивается: нож влетает в плечо нашего новичка, потом Следопытка с разлету сбивает его с ног и готовится замахнуться вторым ножом.  — Не трогать! Голос Гриз тверд, хоть и немного хрипловат. Она уже за спиной Мел, брови сошлись на переносице, кнут высвистывает ясное:  — Что случилось?  — Этот подонок уцепов выпустил, — говорит Мел, прижимающая свой клинок к горлу врага. — Знал, что они на предыдущую жертву идут, ну и освободил. Внимание отвлечь хотел, гад. Гриз ловит теперь мой взгляд, и я дополняю:  — Он хотел остаться наедине с учениками. Во время обеда. Гриз… Гриз больше ничего не спрашивает. У меня. Ей не нужны пояснения: о том, что Мелт хотел чего-то плохого, сказало уже то, что он напал на нее. И взгляд его говорит лучше любых слов: это затравленный взгляд дикого зверя, в глазах едким варевом плещется ненависть. И потому она спрашивает у него:  — Что вы сделали?  — Увидишь, — отвечает Мелт, глядя угрюмо и непримиримо. Но щеки у него мокрые, будто он только что плакал. — Ты… увидишь. Но сначала мы не видим — слышим это. Тишину. Ученики не кинулись на крики, не высунулись посмотреть — откуда пламя… Мел — Следопыт — вслушивается пристальнее всех — и коротко оскаливается, стискивает пальцы на ноже.  — Ах ты…  — Не трогать, — повторяет Гриз тихо. — Свяжи, чтобы не сбежал, главное — чтобы ничего с собой не сделал. Вольерных, слуг, всех в столовую — живо. Вызывай Йоллу, Гроски, Кани… всех. И потом она отворачивается и со всех ног кидается к двери поместья, и я спешу за ней, гадая — кого мне придется спасать, и можно ли кого-то спасти, потому что страшный человек со звериным взглядом сказал — мы увидим… И значит, мы увидим страшное. Роженицу, дитя которой — эта тишина. Тишина — спутница Перекрестницы и смерти.