Ковчег для варга (СИ)

Полушепот вопроса — лезвие дарта, от которого нам нечем защититься.

— Дайна, — говорит мой мужчина от стола.

Может — там что-то дрогнуло, в маске, а может — это тени от камина расплясались по комнате.

— Как?

— Чёртов Колорм, — отвечает Лайл. — Оказалось, что он не просто так просился к нам на службу. С далеко идущими целями, понимаешь ли. Помнишь историю с его сыном?

Нэйш не спеша опускается на стул и слушает, барабаня пальцами по столу, и на лице его все то же — сосредоточенность и холодность…

Но меня не обманешь: я вижу, как отползает от его лица лёгкая, почти неуловимая тень страха.

Вздохи Кани, треск распарываемой ткани, хрипловатый голос Лайла и в такт — легкое постукивание пальцев по дубовой столешнице.

Постепенно смолкает всё, кроме этого стука — задумчивой дроби, будто падает град.

— Что с Гриз?

— Она наверху, у себя, — говорю я. — Она просила вызвать тебя, сладенький. Иди.

Вместе с ним я выхожу из каминной и дохожу до лестницы — так, будто собралась вести его туда силой, если он попытается сбежать. Или будто знаю, что он замрет у ее подножия.

— Зачем она вызывала?

— Я догадываюсь, золотенький. Но пусть лучше скажет тебе сама.

Иди же, Рихард Нэйш. Ты всегда с такой охотой входил в логова опасных тварей, с улыбкой шагал в клетки… Там нет ничего страшного, Рихард. Просто горе.

— Я сделаю хуже, — говорит он и стоит на месте, будто вовеки не сможет с него сдвинуться.

Ты знаешь, как хорошо я умею. Причинять боль. Делать хуже. Ты знаешь, что я не умею обратного — вот что в его безмолвной песне.

— Хуже там не сделаешь даже ты, — шепчу я и чувствую резь в глазах, и повторяю: — Иди!

Прекрати уже смотреть на меня, Рихард Нэйш. Мы все, как ты, не знаем, что сказать ей. Как ты — не знаем, что делать.

Просто нас она не звала.

Он молча отворачивается и медленно всходит по лестнице.

ГРИЗ АРДЕЛЛ

В мягкой тишине ее комнаты растворены вечерние звуки: мягкое кап-кап-кап из клепсидры водных часов, и шорох занавесок на приоткрытом окне, и робкое начало ночной песни яприля за окном. Шелестят под вкрадчивым ветерком бумаги и карты, придавленные увесистой резной чашей с «водным глазом».

Звуки обегают её — сгусток безмолвия. Отлетают в разные стороны — солеными брызгами, наподобие слез, потому что у нее нет слез, потому что она разучилась плакать три года назад, после того, что назвали Войной Двух Стихий. И вообще, легенды ведь не плачут, правда?

Не плачут, не устают и не ошибаются. Что там еще… не чувствуют себя одинокими?

«Построй город внутри себя, — говорила бабушка. — Целый город. Возведи дома и пригласи жильцов, которые всегда будут с тобою — и ты никогда не будешь одинокой».

Я строила, — хочет сказать Гриз. Я так долго строила, потом отстраивала от пожаров, от разрушений и бурь… Он цел там, внутри, мой город. Только вот над ним — волна, которая собирается потопить его с концами, и я жду этого с чувством, похожим на чувство облегчения — жду, когда захлестнет…

Но пока что мне — нельзя. Нужно дождаться, выдержать разговор… и уже потом.

Потом.

Она входит в течение секунд, будто в мутную, медленную реку, и со дна поднимаются глупые, ненужные мысли. О Мелте. О непросмотренных бумагах. О том, что нужно встать, разжечь камин. Не сидеть на постели — может, вообще пойти в кабинет?

Потом комната, одежда, все вокруг оборачивается нелепыми декорациями, будто ребенок нарисовал — и остается важным одно. Дождаться.

Половицы не скрипят, дверь бесшумна, но Гриз чутко ловит это беззвучие среди шелестения штор и шороха бумаги.

Поднимает сухие и воспаленные глаза на вошедшего, кивает — осталось недолго, нужно только выдержать… выдержать.

— Нэйш. Ты должен принять руководство питомником.

— Надолго?

Вопрос повисает в воздухе — напоролся на её молчание. В нем ответ.

Почему он так стоит, — думает Гриз. Будто перед судилищем и на расстоянии пяти шагов. Не знает, что говорить? Что делать? Он?!

— Знаю, ты думаешь — я просто собираюсь все бросить… Нет, я останусь. Останусь, буду помогать по мере сил. Возьму обучение. Но руководить должен ты. Это будет правильно.

Это привычно. Может, потому что они так долго были любовниками — выбрасывать слово за словом, словно избавляясь от ненужных слоёв одежды, пока истина не останется нагой.

— Ты отлично разбираешься в уязвимых точках, ты всегда говорил. И сам называл мою уязвимость: я всегда оставляю людям шансы. Верно? Кем бы они ни были. Можешь считать, ты был прав.

Ветер шуршит легкими шторами, приносит отзвук иного, давнего вечера. Потрескивание дров в камине, скрипящие половицы в старом здании «Ковчежца», скользящий по плечам за поцелуями шепот:

— Но ты же понимаешь, что за такое приходится платить, аталия? За неоправданную щедрость в раздаче шансов. Побочные эффекты, как у всего. Предательства. Рецидивы. Никогда не думала — чем в конце концов заплатишь ты? Или может… — шепот становится особенно нежным, — те, кто рядом с тобой?