Ковчег для варга (СИ)

Потом в ушах бурлит вода, потому что я посеяла где-то водный амулет и сиганула в портал без него. Мел бурчит, что какого я вообще за ней потащилась. Помогает выбраться из широкого портального омута, а отряхиваться я даже не собираюсь.

Бегу в сторону этого самого имения, ветер опять свистит в ушах, мысли так где-то позади и остались. На полпути на сельской дороге начинают попадаться наши. Потом местные окровавленные охотники. Наши егеря их выводят. В самом имении погром уже закончился, оттуда доносятся причитания. На сером камне издалека видны отметины от шипов мантикоры — они что угодно пробивают.

— Где они? — кричу я, а мне не отвечают. Я мечусь между людей, старающихся убраться отсюда подальше. Все стараются отойти поближе к порталу, никто ничего не знает. — Где она?!

Около имения какие-то бледные женщины, перемазанные в кровь, наверное, прислуга. Рыдают и не могут ответить на вопросы. Какой-то охотник хватает за рукав, орет: «А ты кто вообще такая, чего тебе здесь надо?!»

Я вырываю рукав, бегу дальше, спрашиваю, ору на всех подряд. Мысль наконец появилась, одна, но жуткая: мне ни за что не успеть. Так и ношусь между щепок, какой-то утвари, окрошки стен, оторванных конечностей и людей, которым не хочется тут быть — и стараюсь ухватить какой-нибудь след, но я ж не по этому делу.

Из разнесенных в щепки ворот спешит Мел, ведет, похлопывая по холке, буро-золотистого единорога — тот хромает и дрожит крупной дрожью.

При виде несущейся на них меня единорог начинает трястись, как в припадке.

— Мел! — я сама себя не слышу, но я точно кричу. И еще трясу следопытку за плечи. — Где они? Мне сейчас туда, мне туда нужно, скорее, в какую сторону…

— Не трогай! — шипит Мел и выкручивается. — Егеря ее на запад увели, вон туда, к лесу…

Мне, конечно, не успеть, но я все равно бегу. Всхлипываю, как маленькая девочка, которой в выходные пряника из города не привезли. И клянусь себе, что мне только посмотреть, а не вмешаться. Оружия у меня нет все равно. На мантикору еще не каждый охотник пойдет. И мне только удостовериться… и все равно не успеть.

Но я почему-то успеваю — может, она металась по опушке леса, а может, ее отвлекли егеря, или ей хотелось вернуться в имение и все там как следует разнести еще раз.

Из местных егерей осталось на ногах четверо, на одного я налетаю, дядька хватает меня поперек туловища и сипит:

— Тихо, девка, куды?! Не мешай, тут уже все сейчас кончится.

Они все стоят поодаль: там, куда им приказано было отойти. Нэйш-то знает: сунуться с любым Даром к мантикоре — потерять жизнь. Егеря тут — как оцепление и для отвлечения внимания местной зверушки.

Наш устранитель привычно работает в одиночку.

Они с мантикорой двигаются по кругу: быстрее и быстрее, сцепившись взглядами. У них одинаково голубые глаза и одинаково холодное выражение хищника в них. Углы рта на морде мантикоры кривятся, все в крови, и кажется, что она отвечает на легкую улыбку Рихарда.

Мантикора вся кишит алым и бурым, пятна и полосы перетекают друг в друга — это особые жучки, не помню, как их там, но из-за этого ее шкуру не взять никаким оружием. У них содружество: тепло ее тела и сколько-то крови — за неуязвимость. Особенно много красного на гриве — там эти насекомые гроздьями свисают, взять мантикору с головы нечего и думать. Как и с брюха. Как и вообще.

А Нэйш весь в белом, как на праздник собрался. Может, жениться, а может — на чьи-то там похороны. Лезвие дарта уже взлетело в воздух с ладони, на лице — сосредоточенность, поглощенность… и какая-то самоотдача, от которой мне что-то нехорошо.

Мантикора открывает пасть, ревет, приседает на задние лапы и прыгает. Нэйш ждет прыжка спокойно, уходит в уклон в последний момент — и направляет дарт под челюсть зверю. Наверное, там уязвимая точка.

— А-а-а, — восхищенно стонет егерь, который меня держит. Усатый такой дядька, пахнет чесноком. — Мне б так…

Но так он вряд ли может. И вообще, вряд ли кто может, и я уже готова растечься лужицей облегчения в руках у этого самого дядьки.

Как вдруг я понимаю, что дарт торчит в мантикоре, а мантикора еще жива, и ей такое положение дел не нравится.

Рихард дергает оружие назад, принимает в ладонь, ныряет под удар хвоста, отступает, легко перенаправляет лезвие — и оно опять уходит в цель…

Рев, шипение, цель жива и собирается разбираться с обидчиком.

Рывок — серебристое лезвие уходит назад. Кажется, два вечных полукруга у губ Рихарда врезались так сильно, что это уже и не улыбка. На сей раз он действует наверняка — танцует, уходит, дразнит, дожидается прыжка, дарт уходит в полет…

И Нэйш промахивается — на полпальца, на мелочишку, но промахивается совсем, и нацеленный в глаз дарт ударяется в надбровье, а мантикора раскрывает пасть вовсю и готовится метаться во все стороны в ярости…

Рихард пожимает плечами, как бы говоря: «Нет, так дело не пойдет». Кажется, я даже слышу вздох, когда он отпускает цепочку.

Дарт летит в вытоптанную траву, жалобно кувыркаясь.

Егерь сочувственно ругается у меня над ухом, остальные ойкают — мол, как же так…