Ковчег для варга (СИ)

— Я же тебя предупреждала, — говорю я. Сажусь на траву и болтаю рукой в прудике. — Слушай — извини. Правда, извини, что тебе так со мной пришлось. Такая уж я, ни на что не гожусь. А ты поступил глупо. Тебе же, наверное, даже мой папаня говорил, что не надо тебе за мной. Но это вообще-то к лучшему. Ты себе найдешь жену, чтобы — как полагается. Хорошую мать… и она будет уметь вышивать, а?

Мне даже воображается эта тошнотворная картинка. Десми — суровый и строгий со своей походкой военного, подстриженными темными волосами и непоправимой печатью честности на лице. Рядом с ним вышагивает что-то такое нежно-воздушное, в оборочках, щебеча, что вот, нужно бы купить рыбы к обеду. И парочка опрятных ребятишек в чистых костюмчиках — не бузят, грязью друг в друга не кидаются. От такого мерзкого видения мне хочется рыдать.

Потому что за ним накатывает осознание правдивости.

— Эй, ты сейчас должен запретить мне быть устранителем, — говорю я, потому что женишок молчит. А если я замолчу — я тоже разревусь. — И вообще, похитить меня. И сказать, чтобы я не смела видеться с Нэйшем.

— Не могу. В таком случае ты выйдешь за него замуж. И будет еще хуже, чем теперь.

Когда это он так хорошо успел меня изучить?

— Только не начинай мне тут о том, что любишь меня несмотря ни на что. Дурь жуткая. Женушка — убийца зверушек. Хочешь — перескажу тебе, какие я сказочки детям могла бы рассказывать?!

Десми вздыхает. Усаживается рядом на траву, но меня не трогает, потому что я смотрю, как очень голодный дракон.

— Когда я работал в Службе Закона… ты ведь знаешь о Вейгордском Душителе. До него ко мне попадали мелочи, вроде контрабанды, а тут… Убийства, и раз за разом. Тогда я понял, что такое — смотреть с другой стороны. Со стороны жертв. Ты видишь их раз за разом, говоришь с их родными, которые не в себе. И понимаешь, что сделаешь что угодно — лишь бы не было следующего раза. И в какой-то момент думаешь: если бы тебе попался Душитель — ты смог бы его… сам? Чтобы предотвратить?

Долго молчит, потом добавляет:

— Может быть, он и был человеком, не знаю. Я видел его последние минуты, и он точно мыслил и чувствовал боль. И у него были свои резоны. Но если бы мне вдруг пришлось, если бы выхода не было… наверное, я бы думал только об этом. О том, что может быть и следующий раз.

Потом еще думает, считая звезды в воде пруда. Совершенно чудесный остолоп.

Кажется, все еще мой.

— Хотя, наверное, меня бы выворачивало, — прибавляет Десми с отчаянной решимостью. — Но потом. Потому что я точно для этого не создан. Кое-кто у нас, правда, прошел через это… знаешь, что они говорили? Что очень важно иметь хоть какой-нибудь якорь, чтобы не увлечься. Остаться собой. Просто обещай мне, что остановишься, когда перестанешь плакать. Ладно?

У него подрагивает голос и руки немного, ему страшно трудно держать себя в руках. На самом деле, наверное, хочется орать, хватать меня в охапку и удирать на край света. Но мой чудесный остолоп держится, потому что возомнил, что пойдет за мной до конца.

— Зачем тебе?

— Не знаю. Может, это мое призвание.

И краснеет, потому что слово — не из его лексикона. Десми славно разбирается с бумагами и трактует законы, он отлично выполняет распоряжения, но вот все романтические бредни мира — для него темный лес.

— Хочешь — сыграю тебе? — окончательно поражает меня Тербенно и достает из кармана дудочку.

Он редко пользуется своим Даром — тот неуживчив, не желает поддаваться командам и норовит ухлопать кучу людей. Десми, правда, тренируется, но мне что-то страшновато.

— Если с любовью — можно, — отзывается Десмонд и подносит дудочку к губам.

Звуки тихие, напоминают пение ветра в камнях и журчание воды. Не спеша разливаются в воздухе, текут внутрь. Грустные, вопросительные, легко, словно кисть художника, рисующие будущее…

Что ты видишь, спрашивают звуки, что ты слышишь?

Вижу какое-то селение. И девочку… женщину? С шапкой огненных волос. Порхающую по улицам. Слышу смешки и пересуды — что она может, девочка? Сколько ей там лет?

Вижу побледневшие лица, слышу молчание, когда девочка-женщина возвращается. И ветер треплет ее волосы и срывает кровь с пальцев.

Что ты видишь? — спрашивает мягкая музыка, проливаясь лунным светом внутрь.

Всех их, у которых были резоны дышать. Грифона, защищавшего гнездо. И алапарда-людоеда в голодный год. И двух взбесившихся мантикор. И яприля, которого запирали в душной клетке. И за ними — еще многих и многих…

Что ты слышишь? — плещет в ушах мелодия тихой водой из прудика.

Плач. Когда женщина, похожая на девочку, возвращается домой и бесшумно входит в комнату с колыбелью. Когда она снимает куртку, с которой час назад тщательно смывала следы крови. Уже после того, как качает колыбельку и шепчет, что мама уже пришла, у мамочки просто были небольшие дела, это совсем ничего…