Ковчег для варга (СИ)

Ну, я не знаю, у меня тут горячие деньки для «Ковчега», начальство без сознания по непонятным причинам, да еще прелести Аманды настойчиво лезут в глаза (так и кричат каждая: «А потрогать?!»). Так что вряд ли меня возьмет простое успокоительное.

— Хм. Я, черт возьми, крайне горемычен сегодня, так что латать мои сердечные раны можно разве что песнями… дивными песнями. И, возможно, твоими булочками. Кх… теми, с изюмом.

Я привычно отпустил погулять внутреннего «своего парня» — позволил ему чесать языком. Заглушать появившийся, нарастающий крысиный визг инстинкта. Инстинкту не нравилось выражение лица Аманды. И ее улыбка, когда она слушала мои разглагольствования. И то, что черные глаза остановились, впились в проявилку, в которой появляется мерно стучащий, грязно-коричневый ком…

— Танар та скэрэн то дэйтеменен!

Голос Аманды ударил хлыстом, на щеках полыхнул обжигающий румянец.

«Красивый», — успел подумать я, вжимаясь в стеночку и понимая, что сейчас начнется. Ибо целительница пропала — явилась женщина нойя.

Нойя, конечно, говорят — не тревожиться от незнания. Только вот если уж что-то не то все-таки узнают…

К слову, жаль, у меня нет — на чем записать.

— Ахрэ то нэ тебе в заднюю трубу, безмозглый сын ущербной мантикоры! Карталламэ твою мать и всех своих предков, жрущих навоз яприлей на том свете! Тахэна эн кай, сердце, кэнто, пусть он совсем исчезнет, мой мозг, раз какой-то колдун заменил его личинками древожора! Великая Перекрестница, сделай мои волосы белыми, как у всех глупых дочерей Снежной Девы, ай танар та скэрэн!

Прерывать эту художественную смесь из языка нойя и цветистых проклятий не хотелось — к тому же Аманда не сидела без дела, она что-то там еще вливала в мое начальство. Почти мертвое начальство, если судить по тому, что я слышу.

— Жить-то будет? — рискнул я от стеночки.

— …если моя глупость и дальше будет превосходить величие Перекрестницы, а его упрямство — милосердие Целительницы… нет, не будет! А ты иди, золотой мой, я позову тебя, он будет спать до вечера. Карха, танар та скэрен, как я могла забыть, сердце варга, сердце…

С целительницами вообще-то не спорят. Я тихо закрыл дверь с той стороны.

Сердце, значит.

Ну, кто бы мог подумать, что оно вообще у него есть.

ДИАМАНДА ЭНЕШТИ

Лайл приходит вечером. Осторожно просачивается в комнату, когда за окном одна за другой раскрывают глаза звезды, а на полках разгораются светильники — вечно горящая желчь мантикоры в кристаллах. Ступает бесшумно — но я слышу. Воркую свое приветствие, словно голубка, склоняющаяся под крыло друга.

— Ты вовремя пришёл, мой медовый. Сейчас он очнётся.

Тихо вызваниваю склянками лечебных зелий мелодию, пою Песнь Пробуждения — утреннюю, но всё равно к месту. Мужчина моих мыслей становится у стены и старается не смотреть на меня. Жаль. Мне нравится, когда он на меня смотрит.

— Думаешь — скажет что-нибудь вроде «Да нет, я целиком здоров»?

Ответить я не успеваю. Рихард Нэйш распахивает глаза так, словно прикрыл их на секунду — обдумать что-то своё.

— Аманда, какая приятная неожиданность. Тебя что-то привело к моему изголовью? Помимо Лайла, я имею в виду.

Холодный взгляд Лайл ловит грудью — навылет. Оскорбленно фыркает — «…вся его благодарность, конечно».

— Судьба, — говорю я и смотрю еще холоднее. — Золотенький, скажи мне — как долго?

— Как долго — что?

— Когда начались боли? И — клянусь всеми путями Перекрестницы, если ты мне солжешь, что это был первый раз — я сделаю так, что твои руки будут трястись до Луны Рыбаря, не меньше!

Нет, Лайл, милый, незачем вжиматься в стену, я еще — тихая вода, и голос мой сладок.

— Аманда. Может, я немного и переутомился в последнее время, но знаешь…

— Боженьки, — вставляет тут Лайл. — Если это твое «немного переутомился» — что нас ждет, когда ты устанешь?

— Нас ждет, Лайл? Мне казалось, это только мои…

— Так в следующий раз, как надумаешься свалиться посреди беседы — ты уж так и попроси: «Отлучись на полчасика, мне нужно побыть с моим сердечным приступом наедине».

— Лайл, — Нэйш улыбается легко и безмятежно. — Это не было сердечным приступом. И следующего раза не будет. Спасибо за заботу, но…

Он рывком приподнимается — и медленно опускается обратно, осторожно выдыхая сквозь зубы.

У него только слегка побледнели губы да чуть-чуть пошире раскрылись глаза — но, наверное, это больно.

«Игла, — сказала она мне в первый раз, прижав руку чуть пониже груди. — Насквозь и в руку…»

— Аманда? — Рихард приподнимает брови и бросает заинтересованный взгляд. — Это твой способ удерживать меня в постели?

— Ты не сможешь встать, сахарный мой, — говорю я ласково. — Пока не ответишь мне. Когда это началось?

Мысль бежит ручейком, струится между камнями: если бы он вдруг сказал, что два, три дня назад — тогда… Нет, даже если неделя. Пусть будет неделя, да?

Но всё хуже, гораздо хуже, потому что он пытается вспомнить. Изучает бабочку, залетевшую сквозь окно с улицы и пристроившуюся на потолке — и пытается вспомнить, а значит…

— Думаю, месяца три назад. Ничего серьезного, просто не очень приятные ощущения…