Ковчег для варга (СИ)

Я закатил глаза и уселся на стол возле стола, подперев ладонью щеку. Со стороны, наверное, казалось — у меня зубы болят. На самом деле у меня гудела голова. В основном от предвкушения того, что за следующий час я узнаю много нового о себе и о мире. Ах да, еще там завтра Ярмарка и варг. И Мел. И бумаги, и ученики, и не приведи Девятеро — наш покровитель выйдет на связь.

Крыса внутри — неутомимый инстинкт самосохранения — тоненько хныкала. Дурным каким-то, девчачьим голосом. Еще, зараза, складывала из хвоста что-то похожее на петлю. Мол, Лайл, наша судьба навешала нам по затылку, мироздание опять против нас, ты это… не хочешь все упростить?

Ага ж, только вот как бы весть о моей безвременной кончине не взволновала случайно нашего исключительного. Нет сомнений — Аманда тогда вызовет из Омута Душ мой дух и сотворит с ним что-нибудь противоестественное.

ДИАМАНДА ЭНЕШТИ

Утро проливается в «Ковчег» песней. Весна весела и звонка, проходит по всем коридорам, поливает золотом солнца вытертые и помпезные гобелены, пляшет с пылинками в коридоре. В открытые окна залетают скворцы-пересмешники — трещат, и пересвистываются, и журчат, словно обезумевшие ручьи, и кошки, пробегающие по коридорам, изнывают о нежности, трутся о ноги, и хочется мурлыкать вместе с ними.

Лайл и Мел отправляются на Ярмарку, к негодованию Кани, которая вернулась в обед и опять расстраивается, что пропустила веселье.

Я отшучиваюсь, что веселье всё равно ходит за Кани вслед — прицепилось к подолу как репей, не отстает. Смеюсь и пою, заваривая душистые отвары для волос. Нашептываю в эликсир для Золотинки — пожелания, чтобы маленький единорожек родился легко и вырос красивым. Кани увивается рядом, помогает толочь корни и растирать листья и бурчит: «Езди по торговцам с добродетельными занудами. Тот пошляк только-только начал мне всякое-разное предлагать, а Десми уже за свою дудочку схватился, а теперь еще и папочка с Мел куда-то умотали». Потом вздыхает и выпаливает:

— Нэйш, конечно, тоже удрал? Ага, как же, важные дела. Небось, окучивает какую-нибудь красотку — с этой весной все с ума посходили.

Я не возражаю на это — как тут возразишь, если в окно из лесистой части питомника доносится брачный зов яприля. Кани ждет, пока ее помощь больше не нужна, потом говорит:

— Пойду тогда помогу Десми с ученичками, а то он их уморит, — и уходит, догрызая остатки вчерашнего печенья.

Остатки весенней песни не думают гаснуть во мне, и мне всё так же хочется танцевать — пока беру новую порцию эликсира, иду, открываю дверь…

Кто сказал, что в клетки к полнощным хищникам не входят с песней?

— Кани считает, ты разбиваешь кому-то сердце, сладкий, — говорю я и отдаю эликсир Рихарду. Становлюсь у распахнутого окна и ловлю весенние запахи. — С твоей стороны так нехорошо её разочаровывать.

— В отсутствие мишеней приходится изучать возможную добычу, — отзывается он и улыбается почти игриво. — Но если ты настаиваешь на немедленной практике…

— А ты чувствуешь себя к ней готовым?

— Ну, — когда я пытаюсь посчитать его пульс, он пробегает пальцами по моей руке, от запястья до локтя. — Поскольку вчера Лайл решил, что лучше всего будет поделиться со мной любовными впечатлениями юности… я как-то даже и настроился.

Не знаю, чем там делился с ним Лайл, но Рихард притворяется здоровым так усердно, что ему поверили бы дознаватели всей Кайетты.

Только вот нойя — прирожденные лжецы и оттого всегда чуют ложь.

— Нет? Ну, тогда я мог бы хотя бы встать. Не возвращаясь к работе. Разве больным не предписаны прогулки на свежем воздухе или что-то вроде того?

Я киваю. Показываю зубы в широкой, заразительной улыбке, делаю пару танцевальных шагов от его кровати, шурша юбкой.

— Конечно, ты мог бы встать, миленький. Вопрос в одном — как скоро ты уложишь сам себя обратно?

И выкидываю вперед руку, выбрасываю в воздух тонкий карандаш.

Левая рука Рихарда взлетает почти одновременно с моей, мгновенное резкое движение — и карандаш сжимают длинные пальцы.

А потом Рихард Нэйш морщится и прижимает правую руку к левому плечу — так, будто у него вдруг рука разболелась.

Вот только это не рука. Это сердце.

Я качаю головой, цокаю языком. Прищёлкиваю пальцами.

— Руку тебе придётся разрабатывать, как досадно, да? Ну, это же ещё полбеды, мой драгоценный. Беда в том, что ты совсем не понимаешь, что творится, и думаешь, что достаточно моих трав. Трав и зелий, чтобы тебе встать. Это не так, Рихард. Нет трав, которые бы тебя исцелили. Ты сможешь встать, сможешь ходить, сможешь даже улыбаться… Не сможешь только быть варгом, потому что это и есть яд, который тебя убивает. Ты уже понял, или мне объяснить тебе?

С его губ сбегает подготовленная улыбка. Её следы — два полукруга по углам рта — бледнеют и выцветают. И я понимаю, что он просто не думал об этом, беспечно и равнодушно убивая себя каждый раз, когда…

— Сделай милость. Почему мне нельзя использовать Дар?

— Что такое «варг сердца»? — отправляю я в воздух ответный вопрос. Ожидая слов, словно взятых из учебника или речи академика. И я получаю их — точное и сухое объяснение.