Ковчег для варга (СИ)

Ночь напролет я принимаю роды у двух строптивых мантикор. В компании успокоительного и четырех ученичков Синеглазки. Успокоительное я с собой беру для мантикор, а вливаю в ученичков. Эти слабаки, оказывается, в жизни не видели, как мантикора рожает. «О нет, оно там шевелится!», тоже мне.

Чудом каким-то успокоили зверушек и заблевали мне только половину загона. А убирать-то самой. Вольерные, твари этакие, на рассвете сладко дрыхли с перепоя, а подходить к животным после пьянки — смерти подобно.

Отмываться приходится долго, потом нужно пройти по остальным клеткам, проверить, что да как в яслях, подкинуть корма единорогам, растолкать оставшихся ученичков — пусть вместо вольерных мяса для игольчатников нарежут, что ли. А внутри все как-то паскудно насчет Пухлика. Не сказать, чтобы я уж так обрыдаться по нему была готова: на животных ему, скажем, плевать. Но с ним-то дело можно иметь. В отличие от того же Синеглазки. Еще паскуднее мне при мысли о парнишке, которого я не догнала. У которого была такая дивная хижинка в лесах с таким удивительным зверинцем. Само собой, я вчера опять смоталась к той хижинке, после того, как мы сгрузили Пухлика на руки Конфетке. Только вот обмозговать увиденное не успела — ну, а теперь можно подумать как следует. Уборка вольеров кого хочешь настроит на лад мыслительный. Чешу за ушком яприлей, похлопываю по клювам грифонов — и жду утреннего собрания. На котором обычно обсуждаются дела питомника, а теперь будут обсуждаться дела Пухлика. По такой причине маразм в Зеленой Гостиной можно прямо ножом резать: Балбеска готова взорваться, Зануда поддерживает женушку за локоток, я — после бессонной ночи.

Даже Синеглазке, вроде, не по себе. Будь его воля — он бы уполз в угол, шелестеть оттуда вкрадчивым голосочком. Восседать на почетном председательском месте и кидаться распоряжениями — дело Пухлика, как ни крути.

В нашей компании не хватает только Конфетки — чтобы попеременно прожигала взглядами и отравляла сахарными улыбочками.

Беседу начинает Зануда — решительный до посинения.

— Удалось что-нибудь?

Нэйш неопределенно жмет плечами.

— Как сказать… как сказать. Вчера я связался с господином Шеннетским. Обрисовывать ситуацию практически не пришлось: господин министр начал беседу с вопроса о том, что случилось с Лайлом Гроски. Согласие на помощь он дал достаточно быстро, и нужные документы доставили пару часов назад…

— Пару часов?! — вскакивает Балбеска. — То есть, как — пару часов? И ты, скотина ты этакая, ждал до утреннего собрания, хотя у нас каждый час…

Тут у нас намечается пауза, поскольку Зануда принимается утешать женушку. И доказывать, что вот прямо сейчас угрохать Нэйша — идея в чем-то привлекательная, но малость нелогичная.

— Шеннет дал согласие на помощь, — бурчу я себе под нос. — Ты, небось, ему весь питомник заложил в вечное пользование.

— Ты удивишься, Мелони, однако господин министр ничего не говорил… об ответных услугах с нашей стороны. Думаю, смерть Лайла крайне невыгодна ему самому.

— Потому что тогда придется общаться с тобой?

Синеглазка делает уклончивый жест и улыбочкой дает понять — ага, в том числе.

— …проблема не в цене, а в самих сведениях, которые мне доставили от имени господина Шеннетского.

— По поводу женщин папочки? — оживляется Балбеска и начинает сходу блестеть глазами. — Ну, ну, как у него там было на этой ниве? Зазноба в высокой башне, а? Разбитое сердце, великая любовь?

— Как выяснилось, на этой ниве, — с довольно нервной усмешечкой вещает начальство, — достижения Лайла примерно равны…

— Нулю, — фыркаю я себе под нос.

— …моим.

Бздыщ. Из-под стола появляется внушительная стопка папок. Громко ложится на столешницу. Папок — штук двадцать, никак не меньше, все — скучного канцелярского вида.

— Что… что это? — шепчет Зануда, на лице которого еще остается надежда. Вдруг, мол, это всего лишь список детишек местной школы, присланный по ошибке.

Нэйш театральным жестом раскрывает верхнюю папку.

— Миринда Эксвол, портниха из Овингера, сейчас — сорок два года. Имеет среди соседей репутацию вздорной и сварливой особы с тяжелым характером и тяжелой рукой… здесь еще есть описание внешности… С Лайлом Гроски состояла в отношениях в году 297, на протяжении трех месяцев, по утверждениям соседей — расставание было мирным. Инесса Скальти, наставница в пансионе для девиц незнатного происхождения, сейчас сорок семь лет, состояли в отношениях в году 295, шесть месяцев, расставание было мирным, отношения возобновлялись в 296, в 297 и в 298 году — тут дважды… Кайна Кроткая, жрица при храме Травницы, сейчас пятьдесят два года…

— Мамочка моя, — говорит тут Балбеска, созерцая это изобилие. — А я думала — папик в этом смысле недалеко от Десми ушел. Ну, он же женился как-то на моей мамочке.

— То есть, это всё его женщины, — со священным ужасом в глазах говорит этот самый Десми, который хочет абсолютной ясности.

Синеглазка чуть ли не сияет от такой его проницательности.

— Тут даже есть графиня, — говорит он, задумчиво поглаживая папку, — знаете… увлекательное чтение.