Ковчег для варга (СИ)

 — Насколько я могу понять — чуда не случилось? — интересуется Нэйш, поднимая брови. Конфетка дарит ему вымученно-ядовитую улыбку.  — Нет, золотой мой. Кровь его не согрелась сама по себе. Правда, я нашла состав, который совершенно точно замедляет отравление. Но времени все равно осталось немного: мои противоядия могут лишь отсрочить конец.  — Насколько? — влезает Балбеска. — Ну, то есть, за сколько мы с Десми должны обскакать всю Кайетту, чтобы нарыть толпы женщин, исходящих любовью по папаньке?  — Толпы? — переспрашивает Конфетка с интересом.  — Табуны, гурты, косяки, — Балбеска торжественно машет папками. — У кой-кого была очень насыщенная жизнь. Спроси у Рихарда — он до утра сверял списки и собирал растоптанное самолюбие. Конфетка смотрит на папки загоревшимися глазами. Прищелкивает пальцами.  — Клянусь сердцем Великой Перекрестницы! Мы могли бы попробовать «Медовый язык»! Это одно из дурманных зелий, что заставляет человека бредить. Допрашивать человека под таким зельем получается плохо, но в бреду он сам выдает сокровенное. Свои чувства. Мечты. Самые сладкие воспоминания…  — Ох ты ж, дрянь какая, — выдаем мы с Балбеской на пару. Зануда тоже смотрит на Конфетку с опаской, а потом бормочет, стараясь выглядеть умным:  — Но ведь, насколько я понял, это зелье в нашем случае заведомо бесполезно? Лайл Гроски без сознания, и…  — Он не без сознания, сладенький, он — во сне! — звенит голосом Конфетка. — А «Медовый язык» применяют только на спящих, это зелье сонного бреда! Если Лайл еще может говорить… кто знает, может, он сам выдаст нам, кто — женщина его сердца!  — Или склеит ласты, если зелье не так наложится на яд веретенщика, — справедливо предполагаю я. Но у Конфетки на все ответ найдется.  — Один раз его применяли на том, кого укусил веретенщик. И больной умер. Но только потому, что не оказалось тех, кого он любил бы. Вред от «Медового языка» не так уж велик. Я смогу его приготовить к ночи. Балбеска и Зануда начинают потихоньку сиять. Синеглазка шуршит какими-то бумагами.  — Аманда, — говорит он сладеньким голосочком. — Было бы прекрасно, если бы ты вспомнила об этом зелье до того, как я обратился к господину Шеннетскому. Но поскольку других вариантов противоядия у нас нет…  — Как насчет того, чем пользовался хозяин веретенщика? Синеглазка вопросительно вскидывает брови, все глядят на меня. Небось, ждут лекции в духе «Внемлите и слушайте все». Ни черта они не дождутся.  — В общем, вчера я туда вернулась — осмотреться. На случай, если бы тот тип решил прийти обратно. Да и забрать то, что не успели. Игольчатников, которые охраняли дом, уже не было — разбежались. Поодиночке, не стаей. Уже странно. Остальное было нетронутым — подобрала там пауков, двух птиц, одного детеныша гарпии, двух сизе-черных аспидов, список потом дам. Нашла еще веретенщика — дохлого. Валялся просто в углу, почему умер — непонятно. Только получается, что и он гулял на воле. Размеры те же, вид тот же. Все, кого забрала — великоваты, так что выходит — он вроде как их разводил. Всех. Не представляю, что должно быть в башке, чтобы разводить веретенщиков. Ну, хотя можно спросить у Синеглазки — это как раз его степень чокнутости. Он вон даже не удивлен — водит пальцем по губам и цедит:  — Я думал об этом. Если этот экземпляр — не единичный… у него должно быть противоядие. В любом случае, нам пришлось бы заняться его поисками, поэтому, Мел… Я вроде как должна быть по уши польщенной: Синеглазка снизошел и вспомнил, что я не люблю полную форму своего имени! Спасибочки, ага. С радостью ломанусь теперь по лесам — выискивать след идиота, который разводит ложных василисков. Две родившие мантикоры и куча перепившихся вольерных — не в счет. Ох, и должен мне будет Пухлик, когда проснется! Вроде как, вариантов прибавилось против вчерашнего. Балбеска готовится нестись по следам женщин своего папашки. И жениха прихватит. Конфетка будет варить очередную отраву, от которой Гроски не доживет до заката. Я — выискиваю разводчика веретенщика…  — Что будешь делать ты, медовый? — интересуется Конфетка, которая вдруг осознала, что кто-то остался без дела. — Пойдешь с Кани добывать любовь для Лайла?  — Ага, с его рожей! — подхватывается Балбеска. — Мне надобно, чтобы они на папочку пускали слюни, а не на кого другого! Нэйш выдает обычную улыбочку. И вещает прочувственно:  — Я остаюсь управлять питомником. Проводить встречи. Вести обучение. И ждать чуда — кажется, кроме меня этим некому заниматься. Балбеска хихикает. Зануда, кажется, вот-вот покрутит пальцем у виска — ну да, как же, у Синеглазки прямо поперек лба написано: «Истово верую в чудеса». Правда, судя по его взгляду, на роль чуда скоропостижно назначена Конфетка.

С чего б?