Ковчег (СИ)

Нор слегка напрягся, но я не собирался лезть в него прямо сейчас, когда там наверняка все болело и ныло. Успеется. Удовольствие можно доставить и другим способом.

Я согнулся над Нором, касаясь губами нежной кожи. Лизнул, ощущая на языке мягкую соль его пота. Скользнул вниз, чувствуя, как Нор вздрагивает и покрывается мурашками. Добрался до живота, чуть липкого от спермы, слизал все, что мог. Пальцы Нора блуждали в моих волосах, слабо подергивали, причиняя мимолетную и приятную боль. Кончик мягкого члена коснулся моего лица, и я осторожно потерся об него — сначала щекой, потом прихватил нежную кожицу губами. Нор глухо охнул, а я вобрал все в рот — теплое, влажное, слабо подрагивающее под моими ласками — и почти сразу ощутил, как его член начинает наполняться кровью.

Конечно, до второго оргазма было еще далеко. Мне просто нравилось гладить языком чувствительную головку, вбирать в себя весь ствол до основания, перекатывать его во рту, слушая прерывистые вздохи и постанывания. Нравилось гладить упругую кожу смуглого живота, путаться пальцами в жестких волосках лобка, щекотать вспотевшую промежность, чувствовать в ладони тяжелую упругую мошонку. Нор был таким чувствительным и отзывчивым, таким открытым и при этом невинным, что я терял голову и готов был наизнанку вывернуться, лишь бы доставить ему удовольствие. Потому что его наслаждение отзывалось во мне и усиливало мое собственное.

Ни с кем и никогда я не чувствовал ничего подобного, и, честно говоря, не собирался проверять — возможно ли это с кем-то другим.

74

Вен уснул, а мне не спалось. Не то выспался в больничном крыле, не то окончательно выветрившийся алкоголь оставил после себя закономерное раскаяние. Было стыдно. За то, что случилось. За свои глупые мысли и жестокие действия. Тем контрастнее смотрелось дальнейшее — то, как Вен в ответ обращался со мной. Бережно, нежно, до умопомрачения возбуждающе, словно я и правда сокровище.

Я вздохнул, повозился, вылез из его рук, поморщился от дискомфорта и отправился мыться.

Никаким сокровищем я, конечно, не был. А был форменным идиотом, хотя уже и без формы. Ну вот на что я, спрашивается, злился? Можно подумать, от меня кто-то скрывал, что Вен — рейдер, и это очень опасная профессия. Я знал, на что шел, когда решился на отношения с ним, правда?.. Собственно, если бы мне не довелось его потерять — у нас и отношений бы не было. При нормальном раскладе я бы месяца два себя уговаривал, что вовсе в него не влюблен, а если даже да, то это пройдет. И прошло бы, наверное. Может быть. Спустя какое-то время. Если не жить в одной каюте. И не ждать сутками появления…

Я зажмурился, подставляя лицо тонким водяным струйкам. Задница болела, но вполне терпимо. И мазь помогла, и моя природная регенерация, наверное, уже вступила в дело.

Самым трудным было бы удержаться и не бросаться на шею, когда он возвращается, — признался я сам себе. Потом представил: вот Вен, как сегодня, идет по коридору мне навстречу, раздвигая толпу — белая лохматая голова возвышается над всеми, ссадины на лице, грязный комбинезон, — и смотрит куда-то мимо, совершенно равнодушно обходя меня взглядом. Он просто вернулся домой. Не ко мне. К себе самому. И вечером к нему прибежит Лейн, чтобы запереться во флате и доставить герою-рейдеру заслуженное удовольствие… Представил — и самому дурно стало. До тошноты.

Поэтому я на всякий случай постучался головой в стенку, чтобы выбить страшные фантазии. Не хочу так жить. Не хо-чу. Лучше каждый день дрожать от страха и выть от тоски. Потому что потом, когда он возвращается, он принадлежит мне. А я — ему. И я не собираюсь ничего менять.

И вообще — думать надо не об этом, Грендель правильно сказал. Следует осмыслить происходящее за стенами флата. А то я за своими переживаниями глобальный переворот всей жизни Корабля пропущу.

Впрочем, честно признаться, я очень слабо представлял себе, что нас ждет. Картинки в визоре — это одно, а живая, настоящая планета, на которую мы вскоре должны будем высадиться, если все пройдет хорошо — другое.

Конечно, самое важное сейчас — чтобы высадка состоялась. Потому что помирать в титановой скорлупе все равно от чего — голода или человеческих рук, — не хотелось совершенно. На секунду перед мысленным взором встала толпа в коридоре, готовая меня растерзать, и я вздрогнул. Если верхние обманули или план Адмирала провалится — примерно так я и закончу свою жизнь, тут гадать не приходится, причем довольно скоро. И хорошо бы только я. На мгновение на душе потеплело, когда я вспомнил спины перед собой.

Все-таки внизу жили другие люди. Верхние никогда бы не пошли на внутренний конфликт из-за чужого глупого мальчишки.

Но если шанс выжить существовал, его, конечно же, следовало использовать. Люди Корабля были достойны жизни. По крайней мере, многие из них… да нет, все. Даже гнусный Дорсет. Потому что медленно подыхать без еды и воды — такой судьбы лютому врагу не пожелаешь.

Жаль, что мой мутантский дар не мог ничем поспособствовать предстоящему. Разве что быстро избавить кого-нибудь от страданий, — я усмехнулся.