Ковчег (СИ)

Сердце захлестнуло мгновенной горечью — вот оно! Я же знал: Вен при желании найдет себе партнера гораздо интереснее меня. Началось, да?..

— Он странный, — Вен переполз ко мне поближе и притянул спиной к себе. Наверное, почувствовал мою тревогу. — Сообщил, что я бы пользовался успехом у ваших жителей.

— Их жителей, — снова поправил я и признал про себя: разумеется, Вен пользовался бы успехом, еще бы! Он же такой… такой…

— А еще Свенсон рассказал, что в свое время подкатывал к тебе, — Вен легонько укусил меня за ухо.

— Он из Полиса, — выдохнул я, склоняя голову набок, чтобы было удобнее, — им можно.

— Можно что?

— Спать с мужчинами, — пояснил я. — Что зазорно офицеру, технику не запрещено.

Вен как-то подозрительно притих. Но выяснить, в чем дело, я не успел — прогудел хронометр.

— Пора вставать, — сказал Вен.

Мы выбрались из кровати и принялись собираться. Вен настоял на совместном завтраке в столовой, хотя ему торопиться было некуда, и он мог бы еще поваляться.

А после завтрака мне уже пора было в лазарет.

75

Меня как по голове ударили, когда Нор сказал про Свенсона. Значит, они не оказались в одной постели только потому, что среди жителей Дансити это считалось предосудительным? А если бы нет — то у чертова лекаря были все шансы получить моего Нора?

У меня даже желание заняться сексом пропало, но на мое счастье прогудел хронометр.

Завтракали мы в столовой вместе — я не отпустил туда Нора одного. Кто знает, что могло прийти в голову Дорсету, его папаше и всем тем, кто с самого начала невзлюбил «верхнего». Я не собирался давать им ни одного шанса. К тому же перед тем, как отправиться наверх, я хотел зайти к Раде, узнать, как у нее дела. Бен от нее не отлипал, и я надеялся, что у сестры и моего друга все потихоньку наладится.

Проводив Нора в лазарет, я вспомнил, что ведь и у матери не был еще после возвращения, и отца видел только мельком. Стало стыдно. За своими чувствами к любовнику я совсем забыл о родных, а ведь им пришлось не легче. Да и к старшему брату я сто лет не заходил.

Как я и думал, мама была обижена и разговаривать со мной не захотела. Я топтался на пороге детской каюты, смотрел, как она возится с детьми, пытался найти какие-то слова. И чувство стыда постепенно сменялось раздражением. Нет, я прекрасно понимал маму, но и торчать до старости у ее подола — не мой вариант.

Наконец мне надоело жаться у дверей. Я дождался, пока мать повернется ко мне лицом, и негромко сказал:

— Извини, я не мог зайти сразу. А сегодня опять поднимаюсь наверх. Ты была на собрании клана, сама все знаешь, так что я пойду. Надо к отцу заглянуть еще.

Мама медленно подняла голову, посмотрела на меня, поджав губы. Наверное, вспоминала, как отдавала мне свою пайку, а теперь я вымахал на две головы выше нее и плюю на материнские тревоги.

Про то, как мы голодали, мама напоминала мне нередко. Может быть, я еще и поэтому стал рейдером, не только из-за эмпатии. Пытался хоть как-то отработать то, что мне не дали умереть от голода.

— Мне очень жаль, что я вырастила такого бесчувственного сына, — горько сказала мама. — Сына, который готов променять родных на смазливого мальчишку. Сына, который ни на секунду не задумался о том, что у отца с матерью тоже есть сердца, которым больно. Сына, который почти за сутки не нашел минуты, чтобы навестить стариков…

— Хватит, — негромко оборвал я, и она удивленно замолчала. Я редко позволял себе ее перебивать, тем более — так. — Хватит, мама. Я взрослый самостоятельный человек. Я бы принял твои упреки, если бы ты не знала, что со мной все в порядке. Но ты узнала об этом почти сразу после моего возвращения. У тебя не было причин переживать и терзаться дальше. А у меня не было времени заходить и слушать твои причитания. Извини. Но сегодня я опять ухожу наверх, и никто не знает, что нас там ждет. Если ты хочешь мне сказать что-то существенное — говори. Если нет — прости, у меня до подъема намечено еще несколько встреч.

Я не часто говорю так много и так долго. Вообще больше привык молчать и отделываться междометиями. Но напряжение последних дней должно было найти какой-то выход. Так что последние слова я буквально процедил в растерянное лицо мамы. А потом развернулся и выскочил за порог, не дожидаясь ее слез и обвинений.

К счастью, найти общий язык с отцом для меня никогда труда не составляло. Он вообще не склонен к трагедиям и принимает жизнь такой, какая она есть. Так что мы постояли у неработающего синтезатора, поболтали о том о сем, не касаясь ни моих приключений, ни сегодняшнего подъема, ни отношений с Нором.

— Спасибо, что пришел к моей каюте, — сказал я ему перед тем, как попрощаться. — Если бы с Нором что–то случилось, не знаю, как бы я это пережил.

Отец легонько дернул меня за прядку волос.

— Пережил бы, Вен. Всем нам кажется, что если с любимыми что-то произойдет, то и наша жизнь закончится. Но так бывает очень редко. Мы горюем, тоскуем — и при этом живем дальше.