И хотя мне ужасно хотелось остаться рядом с Веном, чтобы иметь возможность следить за любыми изменениями в его состоянии, я знал, что не могу себе этого позволить. Краем глаза я увидел движение в дверях, обернулся — на пороге стоял бледный Лин. Наверное, он топтался тут уже несколько минут. Видимо, накачка фазеров завершилась.
Пора было брать себя в руки.
— Бен, — попросил я, поднимаясь, — ты посидишь с ним?
— Посижу, — Бен положил ладонь мне на плечо, — не волнуйся.
— Если что-то заметишь…
— Сообщу тут же, Нор, — успокаивающе проговорил он.
Я обвел взглядом комнату.
Все смотрели на меня. Кроме Вена, непонятного клубка на дальнем ложементе под покрывалом («Наверное, тот самый парнишка, которого притащил Вен», — равнодушно подумал я) и заснувшего Майерса. Хильда стояла возле койки, точно собиралась куда-то бежать. Несколько почти незнакомых лиц и Бен — верный рыжий Бен, которого я когда-то не любил.
— Все будет хорошо, — сказал я им. — Обязательно.
Первым согласно кивнул пожилой мужчина — тот, что вызвался помочь Хильде с больными. Невысокий, седой, с куцым хвостом волос за спиной. Я даже не знал его имени. А следом закивали остальные.
— Не забудьте опустить колпаки противоперегрузочных сфер после сигнала, — напомнил я.
Потом развернулся и вышел вслед за Лином.
Когда мы устроились в креслах, заревела первая сирена.
Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться. И хоть чуть-чуть сосредоточиться на предстоящем. Мысленно я оставался рядом с дылдой. Конечно, я предпочел бы сейчас держать его ладонь в своей — так бы мне было спокойнее. Особенно учитывая стартовые перегрузки. Наживую залатанные сосуды могли не выдержать снова, и тогда…
Зато пережившей очередной стресс нервной системе теперь не хватало сил беспокоиться о полете и о том, справлюсь я или нет. Я знал, что больше некому стать спасением для тех двухсот человек, что захлопывали сейчас свои сферы и устраивались поудобнее в креслах друг напротив друга. Они верили мне. Верили, что я благополучно доставлю их на планету, где они смогут из обломков восстановить свою жизнь. Или начать новую. Которую уже никогда не увидит Грендель.
— Нор, ты спишь? — прошептал сбоку Лин.
— Нет. Но если тебе покажется, что я засыпаю — толкни меня, ладно?
— Хорошо.
— Забыл спросить — энергоконтуры осмотрели?
— Они вытянут, не волнуйся. Кастор возьмет под контроль пару особенно слабых мест, но он сказал, что неприятностей там можно ждать только в атмосфере Гебы.
— Угу.
Вторая сирена дала сигнал к отсчету.
— Шестьдесят, — сообщил безэмоциональный женский голос. — Пятьдесят девять…
Я слушал и понимал: если Вену в момент старта станет хуже, мне придется остаться в рубке. Потому что остальные двести человек заслуживали новой жизни никак не меньше, чем Вен и я. И трудились для ее приближения так же упорно. И кормили меня все то время, что я обучался тому единственному, чем сейчас мог быть им полезен — пилотированию. Моя обязанность — вернуть им долг во что бы то ни стало. Даже если на Гебе я сдохну сразу после посадки.
— Тринадцать… Двенадцать…
А главное — на Гебе их будут ждать родные. Я не могу позволить Раде потерять еще и Бена, Стиву — маму Каролину, Тамиру и его семье — Маришку…
Значит, я должен прийти в себя и подумать, как собираюсь выходить на первоначальный курс. Время нашего старта отличается от расчетного больше, чем на час. Мы пока укладываемся в главную исходную: до того, как Корабль достигнет перигея относительно Гебы, остается два с половиной часа. И все же, все же…
— Два… Один… Ноль.
Третий сигнал сирены — и сердце ухнуло в пятки, когда мощным толчком нас швырнуло в Пространство. Кресло беспомощно заколыхалось, ремни сдавили грудь — как будто там и так мало давило…
Перегрузка прекратилась, я потянулся и врубил радиолокаторы.
— Ух ты! — выдавил Лин.
Наша скорость относительно Корабля замедлялась, и он, уходя вперед, постепенно вырастал перед нами на левом экране, закрывая обзор. Гигантский рукотворный исполин, три шара на одном стержне, ощетинившиеся антеннами и фермами. Чуть погодя открылся вид на энергоблоки, и я вживую, а не на картинке увидел, насколько они изуродованы. Вот она, первопричина нашего бессрочного и бессмысленного полета — разрушение части магнитных ловушек в результате прямого попадания с вражеского корабля.
Я не мог сказать, плохо или хорошо это оказалось для нас в результате — на Корабле так и не узнали, чем закончилась та война между Землей и колониями. Не исключено, что мы — единственные оставшиеся люди во всей Вселенной, и тогда, наверное, для человечества катастрофа на Базе стала благом, потому что позволила выжить как виду.
Но я твердо знал одно — некоторые из нас, пролетев расстояние почти в полтысячи световых лет, разучились быть людьми. И считали личный комфорт и свое представление об окружающем важнее человеческих жизней.