Ковры из человеческой кожи

– Когда я потеряла родителей, – вздохнула она, – Петр Степанович взял меня под свое крыло и воспитывал с девяти лет, – голос Матрены оттаял, и, подобно возобновляющемуся кровотоку, все больше теплоты и эмоций начало появляться в ее словах. – Он научил меня всему, что знал сам, дал кров, еду и знания, но что самое главное, он подарил мне любовь, – крестьянка издала заключительный слабый вздох. – Любовь, которая так жестоко была отнята у меня судьбой.

Взгляд Матрены замер на своих ладонях, сцепленных в замок. Она долго молчала, будто переступая что-то внутри себя. Внезапно она подняла уверенный и пронизывающий взор на Кисейского, и Михаил вздрогнул, словно на него направили дуло мушкета.

– Нет… – серьезно произнесла она, – я не думаю, что Петр Степанович пропал в метели.

Глаза Кисейского расширились. Матрена сразу поймала его интерес, но теперь она завоевала его внимание.

– На самом деле, – продолжила она, – я совершенно уверена в том, что он был похищен и убит кровожадным душегубом, что держит Лазурное Марево в страхе и бездействии. – Голос крестьянки наливался ненавистью, которую та, что стоит отметить, умело сдерживала, не давая перевалить через край.

Михаил приоткрыл рот, в попытке добавить к зловещему монологу Матрены, но девушка перебила его мысли:

– Именно я вынудила тяглых отправить кляузу в Петербург и вызвать вас в эту забытую богом деревню.

Крестьянка не переставала удивлять экспедитора. В памяти Кисейского возникло то самое красивое и строгое письмо, которое тот перечитывал вслух в земской избе буквально вчера.

– Это ты составила письмо? – поинтересовался догадливый агент.

– Да, – кивнула девушка. – Ячменник не хотел «выпускать ссору из избы», – она сымитировала манеру речи земского старосты, которая успела порядком надоесть Михаилу, поэтому он быстро ее узнал, – чтобы спасти свою шкуру. Но правда всегда сможет просочиться наружу.

Несмотря на огромную разницу в статусе, Михаил не заметил, как подсознательно стал воспринимать Матрену равной себе. Его ладонь задумчиво поглаживала подбородок, а рот все еще был слегка приоткрыт, будто он обсуждал крупное дело с другим экспедитором.

– Я ждала вас, – ее глаза сузились. Казалось, Матрена была уверена в том, что только экспедитор Тайной канцелярии сможет понять ее чувства и мотивы лучше всего, – но не для того, чтобы вы решили проблему за меня. Я жажду оказать помощь, господин Кисейский. Любую помощь, чтобы заставить Одноглазое Лихо ответить за всю боль, что он причинил.

В тот момент Михаил в полной мере осознал, кто сидел перед ним. Матрена не была беззащитной жертвой без пяти минут, и ей не двигал страх, а справедливость. Или, по крайней мере, эта девушка была достаточно умна, чтобы полностью убедить экспедитора в этом.

Кисейский поднялся из-за стола и подошел к выходу. Открытая дверь снова занесла в церковь несколько призрачных волн метели.

– Я хочу увидеться с тобой вновь, Матрена, – монотонно произнес агент. Даже по его лицу было трудно определить, говорил он с похвалой или подозрением. – Мы сможем встретиться у земской избы завтра в полдень?

Крестьянка замешкалась и удивленно поморгала, но быстро сосредоточилась вновь.

– Конечно, господин Кисейский, – ответила она так же многозначно.

Вежливый скрип ставней подвел к концу беседу двух очень разных по сословию, но почти идентичных по складу ума личностей, которые тянулись друг к другу как два небесных тела. Но, подобно тем же небесным телам, они были способны разрушить друг друга, если станут слишком близки.

***

Солнце скрылось за верхушками драных сосен несколько часов назад.

Михаил Кисейский пересекал тот самый жуткий каменный виадук, разделявший основную часть Лазурного Марева и рыбацкий четвертак, когда из снежной мглы появился целовальник. Единственный безбородый богатырь-Святорад, именно тот, с которым Михаил разговаривал сегодня утром, прошел мимо, не проронив и слова. Вербальная экзекуция, которой экспедитор подверг Ячменника, явно пошла на пользу деревне, ведь это был далеко не первый целовальник, которого Михаил застал сегодня. Наконец гвардия патрулировала некогда совершенно пустые снежные тоннели.

Несмотря на то, что многие крестьяне настойчиво советовали агенту не посещать водный угол ночью из-за множества мифов, которыми тот порос среди деревенщины Марева, Кисейский совершенно не боялся. Он не был суеверным человеком.

Михаил в принципе мало во что верил, и это часто упрощало его работу, однако усложняло социальную жизнь. Он с трудом мог заставить себя искренне интересоваться человеком, полностью построившим свой характер из мнительных или даже религиозных убеждений. Свое неприятие последних Кисейский был вынужден скрывать в целях безопасности, поэтому редко беседовал с кем-либо на эту тему.