Коза дракону не подруга

Вообще-то я уже отчаялась вытянуть из них что-нибудь полезное. Число букв в третьем письме, как и в первых двух, тоже делилось на восемь, так что это точно была не случайность. Если мои догадки верны, то у меня не было никакой надежды добраться до исходного текста. Я предполагала, что отправитель пользовался чем-то вроде решетки Кардано¹⁸ – прямоугольником с прорезями в нужных местах. Чтобы уяснить истинный смысл зашифрованного письма, буквы в нем следовало записать подряд, без пробелов, потом наложить сверху прямоугольник и прочитать текст в прорезях. Не имея на руках исходной «решетки», понять письмо было невозможно. Вот интересно, зачем вообще отправлять мне сообщения, смысла которых я все равно не смогу понять? Если только… письма предназначались не мне?

* * *

И снова, как две недели назад, Амброзиус сидел перед расчищенным столом, на котором стоял флакон – на этот раз густо-синего цвета. На краю стола в сложной системе колб булькал очищающий раствор. В комнате витал бодрящий запах ледников, холодного соленого моря и свежего ветра. Волшебник не спал. Впрочем, никто не спал на Гросвен-стрит в эту ночь. Амброзиусу не было нужды выходить из комнаты, чтобы убедиться в этом. Своим волшебным зрением он видел, что Энни сейчас сидела у постели Элейн, прислушиваясь к дыханию больной и вглядываясь воспаленными глазами в неровные строчки. Пытается разгадать тайну записок, бедняжка. Батлер был у себя, хмуро бродя по комнате взад и вперед. Миссис Бонс чутко дремала в закутке рядом с кухней, и против обыкновения, снилось ей что-то мутное и тяжелое. Амброзиус пожалел, что не может больше влиять на чужие сны. В комнате Агаты горела единственная свеча; девушка угрюмо сидела на разобранной кровати, сцепив руки. Робкий, мечущийся свет рисовал ей глубокие тени вокруг глаз и чертил печальные морщины возле рта. Здесь волшебник тоже ничем не мог помочь, увы.

Наконец, хозяин этого беспокойного дома в настоящее время тихо крался по лестнице на второй этаж. Амброзиус мысленно усмехнулся. Жидкость во флаконе мерцала синими искрами, отражая каминное пламя. Другого света в комнате не было. За спиной волшебника тихо-тихо скрипнула дверь.

– Входи, – позвал он, не оборачиваясь.

Дверь открылась шире, и в кабинет неслышно проник Фонетрой. Вид у него был какой-то легкий и невесомый, словно ветры на воздушных тропах, где он блуждал в драконьем обличье, продули его насквозь. Но лицо воспитанника, хоть и осунулось от усталости, горело беспокойством и энергией:

– Батлер прислал мне известие. Что с Элейн?

– Она поправится, хотя для нее будет лучше уехать отсюда, – успокоил его волшебник и поспешил сменить тему: – Что за манера прокрадываться в собственный дом среди ночи?

Как и следовало ожидать, Кеннет не поддался на эту уловку:

– Ты действительно готов сопровождать ее в Апнор-холл?

Амброзиус помолчал. Пляска огня в камине отбрасывала на стены отблески света.

– Я останусь с ней до тех пор, пока мое общество не будет ей в тягость, – ответил он с тихой решимостью. И заметил, как просветлело лицо Кеннета при этих словах.

– Это хорошо. Меня беспокоило, как она будет там одна. Теперь я уеду в Астилию с легкой душой, тем более с твоим зельем! Спасибо тебе!

Взяв со стола синий флакон, Фонтерой спрятал его за пазуху.

– Ты даже не попрощаешься? – в голосе волшебника прозвучал отчетливый намек. Имя Энни ни разу не прозвучало в их разговоре. Оба они так старательно избегали его произносить, что казалось, его отзвуки неслышно дрожали в темных углах комнаты. Кеннет, махнув рукой, прошелся из угла в угол. В каждом его движении кипела нервная энергия. Потом, повернувшись на пятках, встал перед волшебником лицом к лицу:

– Так легче для всех, поверь мне! Ее делами займется мистер Тревор. Если наши с ним предположения подтвердятся, она скоро станет состоятельной женщиной. Я надеюсь, что она будет счастлива. И что судьба ее сложится лучше, чем у нас с Клариссой.

Амброзиус упорно смотрел в камин, где язычки пламени, догорая, лизали почерневшую головню.

– Разумеется. Но я тебя не понимаю. Ты ее любишь?

– Всей душой, – просто ответил Кеннет. И открыто, искренне улыбнулся.

Тут Амброзиус впервые за много недель ощутил, что может наконец-то спокойно вздохнуть:

– Так это же прекрасно! – выдохнул он. – О, слава всему сущему! Я рад за вас обоих, мальчик мой! Скорее верни мне это дурацкое зелье и иди к ней!

– Нет-нет, ты что! – Фонтерой схватился за флакон, словно боясь, что волшебник его отнимет. Он смотрел на своего учителя и друга прямым, твердым взглядом, а тот напрягал все понимание, пытаясь разрешить этот нравственный парадокс.

– Позволь уточнить, – поднял руку волшебник, до крайности озадаченный. – Ты любишь девушку, и у меня есть основания предположить, что взаимно. Тем не менее, ты уезжаешь, не попрощавшись, а по возвращении собираешься жениться на другой?! Я ничего не упустил?

– Все верно. – Глаза Кеннета, вспыхнув золотом, погасли, и на лице проступила усталость.