Козацкие могилы. Повесть о пути

— Два дня тому. Да ты не пугайся, что позадержались, — не так-то просто сейчас коня достать, и вообще достанут ли еще, как знать? Деревни совсем запустели — то панщина, то жолнёрский грабёж, а тут ещё хлеба не уродились — и пошли люди куда глаза глядят. Слух есть, что сейчас на Московщине наших хорошо принимают, — говорят ещё, будто нарочно кордон на Донце поставили против татар и зазывают туда селиться. Ну и, конечно, немало мужиков с хлопцами подались в казаки, да под Зборовом и Збаражем полегли. Там и мой сынок бывал, и вернулся цел-невредим — а теперь отправился под Пляшевую, да вот назад-то нейдёт который уж день…

— Тетушка, милая, неужто ж вам сына не жалко?

— Как не жалко? Так жаль, что от жали той сердце плачет; ещё неделю обожду и тоже пойду тукать, быть может, хоть косточки до дому принесу.

Она склонила голову и задумалась; потом, словно самой себе отвечая, добавила:

— А совсем уходить со своей земли не хочу… Ну, лады: ты уж подкрепилась немного, приляг теперь, набери силы.

— Нет, тетушка, я лучше с вами на огород пойду поработаю. Давно я нашего бабьего труда не видала, кабы совсем не отвыкнуть!

Целый день помогала Настя хозяйке и несколько поуспокоилась. Под вечер, вместе с первой усталостью, почувствовала, что окончательно приходит в себя — только тревога за Левка не позволяла расслабиться, по она и о ней до поры помалкивала.

— Повечеряем-ка засветло, — сказала ей тетушка, — лучину зажигать небезопасно: ночью огонь далеко видать, оборони Святая Троица, выглядят ляхи да налетят напрасно.

— А мне что-то вспомнилось, — невпопад ответила погрузившаяся в свои думки дивчина, — ведь за походами да хлопотами я сей год и соловьёв не слыхала…

— Ничего, девушка, тебе-то они ещё не раз споют. Смотри, даже в смертный час люди о тебе позаботиться не забыли, уберегли.

Насте сделалось стыдно за свои мелкие обиды, она опять воскресила в памяти последнюю схватку, всхлипнула и спрятала лицо в подоле передника.

— Погоди плакать, молодица, зря это я, старая, тебе про горе напомнила, прости меня, бабу дурную…

— Боже ж мой, тетушка, я ведь и у татар в руках побывала — да казаки выручили, отбили.

Хозяйка только руками всплеснула.

…Поднявшись с восходом солнца, Настя опять не нашла её рядом с собою — видно, по крестьянскому обычаю поднялась тихонько прежде зари, а гостью безпокоить не стала.

«Чисто мати родная», — благодарно подумала дивчина и принялась одеваться. Только завязала запаску, как послышался близкий разговор двух мужчин. Она застыла на месте в полном онемении, а потом бросилась бегом в сени и выскочила вон через другие двери, ведшие на огород. Припала к притолоке, прислушиваясь к доносившейся с той стороны речи, но всполошенное сердце колотилось как будто прямо о косяк, мешая слуху. Потому-то она не сразу разобрала такой знакомый голос своего Левка, — но только что опамятовалась, опрометью помчалась на двор и, не видя никого, кроме своего суженого, не чинясь кинулась ему на шею.

— Левко! — и приникла к нему всем телом. — Я за тебя так боялась — ты ж у меня один!

— Ничего, рыбонька, все добром кончилось, — ласково гладил её парубок.

Постепенно Настя угомонилась, и её тёмно-серые очи вновь ожили. Левко глядел на неё и любовался — какая его подруга ладная, да только уж исхудала и осунулась, совсем как лози-ночка стала. И он снова прижал её к себе, выдохнув: «Серденько ты моё!..»

Настя тоже смотрела на него во все глаза и не могла оторваться: гордая стать, широк в плечах и крепок телом, через левое плечо перекинута казацкая свитка, правая рука покоится на шее коня; мышцы рук играют, набухнув силою под рубахой, а тёмно-русый чуб выбился из-под шапки и свис по высокому лбу. Длинное лицо загорело до красноты под ветром и солнцем; карие очи, наружно усмехаясь, прячут за собою какую-то тяжкую думу.

Настя обернулась на остальных и сперва наткнулась взглядом на заброжего казака, ходившего с Левком в село, а потом внимательно присмотрелась и к невестке — хорошенькой, резвой молодичке в запаске и очипке, повязанном так ловко, что он напоминал небольшой венок; кофта её была вся расшита букетами маков и васильков. Опрятная, словно голубка по весне, а башмачки держит в руках, ступая на босу ногу, — видать, бережливая.

Они пришли усталые, но почти невредимые, если не считать нескольких царапин, и привели с собою четверых копей, осёдланных по-казацки. Левко рассказывал: