Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица

Много я ещё и потом видывал всяких изображений Козака, и каждый писал его по-своему, вот как и я пишу своего Мамая теперь.

Все они были разные. Однако же на всех поличьях был один и тот же запорожец, Козак Мамай.

Тот же украинский характер.

36

Характер!

Народные художники писали Мамая не в сече с ворогом, не верхом на коне, а в спокойной, созерцательной позе: только оружие лежит под рукой, только лишь конь играет, а сам Козак, скрестив ноги, спокойненько сидит под деревом, — ведь был он прежде всего человек мирный, если, понятное дело, его не трогали, если не посягал никто на волю и славу простых людей Украины, — а уж коли задевал кто Козака, то образцы народной живописи иной раз являли нам и лютую его расправу с врагом.

Почти все портреты Мамая писаны как бы детской рукой, ибо и впрямь были то народа нашего младенческие годы, — а может, вовсе и не младенческие, а только не дошло сквозь лихолетье, почти ничего не дошло до наших дней, кроме разве восточнославянского дива дивного — «Слова о полку Игореве», кроме тёплого мрамора гробницы Ярослава, кроме чудесных мозаик и фресок киевской Святой Софии, кроме галицких церквей да замков, кроме десятка летописей, кроме книг, печатанных любовно в Киеве, Остроге, Львове, кроме бессчётных хитрых узоров на керамике, на стекле, на золоте, кроме алмазов юмора народного, кроме неистовства украинских дум, кроме вечно живой песни…

В конце концов, старых и престарых сокровищ народа Украины дошло до нас не так уж мало. Не осталось только имён творцов… Почти нету имен!

У других в то время были уже Калидаса и Шота Руставели, Аристофан и Навои, Шекспир и Рабле, Рафаэль и Коперник, а мы ещё не вышли из поры ранней юности, когда появились в народе первые портреты Козака Мамая, но все они жили свою долгую жизнь как создания высокого народного искусства, пусть ещё незрелые, пусть несовершенные, однако живые и живые…

Почти на всех портретах Козак Мамай — пригожий сечевик, где чуть постарше, где моложе, невысокий, кряжистый, чернявый усач, с козацким оселедцем, в жупане — когда попышнее, а когда и в простом, с бандурой в руках, певец и музыкант.

На разных портретах выписана и разная снасть, которая указывает на Козаковы привычки, дела и похождения.

Было там и воткнутое в землю копьё. А к ратищу или к дереву какому-нибудь привязан ретивый конь; на дереве — сабля, у ног — ружьё. И кошель. И сапожничья справа. И шапка-шлык. И порох в турьем роге.

Тут же — кварта и чарка. Казанок над огнём. И ложка. Всё, что надобно козаку в походе.

Тут же — долгоухий пёсик.

А наверху — тщательно выписанные — грубоватая шутка, солёная острота, словесный удар-молния, выходящие из Козаковых уст.

Подальше, на втором плане, бывали порой и красноречивые картинки сечевой жизни: расправа с врагами, ратное торжество и потеха, взаимное потчевание оковитой[9] из ковшика и побратимское хватанье за чубы, а то и повешенный вверх ногами враг и супостат…

Ещё дальше и выше, над головой Мамая, бывала частенько и надпись.

Иной раз в честной прозе.

А то и стихами.

Вот так, примером:

Сидить козак, у кобзу грає,
Що задумав, то все має.

Либо еще и так, в душевной простоте:

Ïхав козак полем та й отакувався,
Сів він під дубочком та й розперезався:
— Гей, бандуро моя золотая,
Коли б до тебе дівчина молодая —
Скакала б, плясала до лиха,
Що не один козак одцурався б солі міха,
Бо як заграю, всяк поскаче;
А після не один вражий син заплаче…

А бывало в тех надписях и такое:

Козак — душа правдивая, сорочки не має,
Коли не п’є, то воші б’є, а все не гуляє…

Хоч дивись не дивись, та ба, не вгадаєш:
Відкіль я та як звали — нічичирк не взнаєш!

Кому ж траплялось хоч раз у степу бувати,
Той може і прізвище моє угадати.

А ти як хоч мене називай, на все позволяю,
Аби крамарем не звав, бо за те полаю.

А якого роду я, то всяк про те знає,
Хто по світу ходить-блука та долі шукає,

Я, козак-запорожець, ні об чім не тужу,
Як є люлька та тютюнець, то мені й байдуже!

Надію маю на мушкет, на ту сіромаху,
Що не ржавіє ніколи, на шаблю на сваху.

Як натягну ж лука я, брязну тятивою,
То від мене і хан кримський утіка з ордою…