Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

— Здрав буди, Василий Титыч, — когда князь приблизился к нему, наклонил он голову в островерхом шлеме. Повел десницей вокруг. — Поглядь-от, как удалась на славу наша с Радыней задумка, скрепленная твоим словом.

— И ты будь здрав, воевода, — князь одобрительно кивнул. — Я тут не при чем, мое дело было не вмешиваться в ваши вознамеренья.

Он прищурился, стараясь рассмотреть за спинами ратников место недавнего боя, забрав у дружинника факел, дал знак оставаться всем на местах и углубился в пространство между крепостными стенами и стенами днешнего града. Его факел, докачавшись почти до воротных створок, поплыл по воздуху назад, освещая потянувшихся за ним ратников. Князь передал древко дружиннику и вскочив в седло, вздернул голову:

— Слава тебе, Вятка, слава ратникам, укоротившим спесь смалявым огарянам!

— Слава воеводе! Слава вятичам! — выдохнули защитники в едином порыве.

Князь оперся носками сапог о стремена и привстал в седле, в негромком голосе прибавилось мужественной хрипотцы:

— Не бывать козлянам под поганой пятой, не иметь ордынцам над нами власти. Так нам завещали деды и отцы.

— Так и будет!

— Мы отстоим нашу землю от нехристей, или поляжем в нее все как один.

— Это наша земля вовеки веков! Правда за нами!

— Слава нашему князю!

Руки ратников взметнулись вверх, пламя нескольких факелов рванулось над головами во тьму неба, углубив его многократно и превратив в тягучую патоку, хлынувшую на защитников со всех сторон. Но вряд ли такая тьма могла зародить в ком-то страх, он давно испарился из душ, кипящих праведным гневом…

Во дворе детинца, освещенном десятком факелов, собрались все, кто мог придти сюда из разных концов города: с Подола, Заречья, Нижнего Луга, Завершья, с улиц Щитной, Копейной, Усмарина, Большой Черниговской, продолжавшейся за городскими воротами дорогой на столицу княжества город Чернигов. Со Струговой и других улиц и переулков, разделявших городок на небольшие клети как на деревянных досках игры, привезенной купцами из страны Нанкиясу, откуда доставлялись иные чудеса с шелками, фонариками, чудными веерами и зеркальцами для молодых баб и девок. Нынче эти городские районы представляли собой единое пожарище, чадящее едкими дымами над многими кострищами с редкими язычками синеватого пламени. Больше гореть было нечему, один детинец с княжьими хоромами внутри только тлел всеми углами с девками на тех углах, с отроками на покатой крыше, плескавшими на очаги водой из деревянных бадей.

Всех защитников с дружинниками, с ремесленным и гражданским людом со сбегами, могущими держать в руках оружие, не набралось бы тысячи, остальные погибли на стенах с улицами, или были детьми с древними стариками со старухами. Но даже они притащились на площадь, стараясь удержать в немощных или младенческих руках кто топор, а кто охотничий нож, в глазах горел огонь неугасимой веры в свою праведность, скулы сводила решительность стоять за землю предков на смерть. Городок будто вымер, затопленный поздне-весенней черной ночью, удобренной хлопьями летучей копоти, обсыпающей плечи людей и все вокруг траурной паутиной, с увяданием последних синих огоньков — незабудок на дымных пепелищах. Не слышно было бреха собак с криками других животных, лишь за стенами продолжалась грызня звериных стай над свежими трупами. Люди на площади ждали решения, которое должен был принять выборный совет, чтобы потом огласить его с высокого княжьего крыльца и обсудить всем миром. Так было заведено испокон веков с тех пор, когда распался около тысячи лет назад славянский союз андов, куда входили вятичи, обычай не могли порушить никакие человеческие и природные явления.

Двери дворца были распахнуты, коридор освещали сальные свечи, как и гридницу внутри со светлицами по бокам — в глухую эту пору всем было не до сна. Стояла тишина, изредка нарушаемая стуком железа о железо, даже лошади в загоне детинца, обнесенном жердями, не перебирали копытами и не всхрапывали, а только выставляли вперед острые уши. Изредка отблеск пламени от факелов задевал их головы и тогда большие глаза загорались древесными на исступлении угольями в костре, перед обрушением их в прах.