Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

— Воевода, кто останется оборонять город от поганых? — спросил Василий Титыч спокойным голосом, успевшим огрубеть от каждодневного вида крови и многих смертей. Он снял шуйцу со спинки трона и ступил на полшага вперед, оказавшись на одной линии с матерью, заставив ее замереть в том положении, в котором ее настиг вопрос. А наследник княжеского престола продолжал. — Если мы уйдем все, это будет не по законам племени вятичей, не знавшего поражений, принимавшего вызов врага, разумея его как личное оскорбление.

Вятка обернулся к нему, смягчая суровое выражение на лице, в зрачках растаял ледяной блеск, заставлявший даже ратников ужиматься под надежными бронями. Огладив бороду, он чуть наклонил вперед остроконечный шишак на шлеме и ответил:

— Свет Василий Титыч, оборонять город от лихоимцев останутся люди вольные, которые согласятся без понуждений положить головы за свой народ, — воевода бросил десницу на рукоятку меча и расставил ноги. — Они будут обороняться до тех пор, пока ушкуи со сбегами не доберутся до надежного схрона, чтобы дождаться там срока, когда орды поганых схлынут, и возродить город в прежних стенах. А кто из дружинников останется в живых, воссоединятся с ними. Род вятичей еще прославит себя в веках, на том стояли наши предки.

Помещение заполнил гул одобрительных голосов, теперь каждый осознал задумку главного военачальника, позаботившегося и о сохранении чести рода вятичей, и о его продолжении. Гул нарастал, грозя выплеснуться наруджу долгожданной вестью для козлян, заполнивших двор днешнего града, о том, что решение найдено и оно принято верхушкой народа из всех сословий как одним голосом. И вдруг возбуждение словно споткнулось о новый приступ тишины, нарушенной откровением, негромко прозвучавшим из уст малолетнего князя:

— Высокий совет, я провозглашаю себя князем удельного княжества по праву, принадлежащему мне по рождению от отца и матери, козельских князей. Отныне все мои приказы я требую исполнять беспрекословно, — Василий Титыч вскинул подбородок и дерзко посмотрел на думцев, упреждая независимым видом их законный протест. Но никто его не огласил, родная мать лишь сложила руки на груди и будто окаменев лицом, уставилась прямо перед собой. И он закончил. — Я принимаю решение остаться с вольными людьми для защиты города от Батыговых орд.

Глава четырнадцатая

Саин-хан покачивался в седле, накинутом на спину мохнатой лошаденки, покрытой вместо потника кипчакской попоной с причудливым рисунком, вытканном золотыми и серебряными нитями. Он не зря пересел перед походом к стенам Козелеска с арабского скакуна на степного жеребца вороной масти с белыми отметинами, только тот мог выдержать путь по урусутским лесным просекам с грузным хозяином на хребте. Выносливое животное чутко ставило широкие копыта между корнями деревьев, вылезшими на поверхность, перешагивая через гнилые пни, толстые сучья и норы лесных обитателей. Кроме того, его низкорослость позволяла не задевать наконечником шлема толстых нижних ветвей из не обрубленных саблями кебтегулов. Остальные породы лошадей годились лишь для состязаний на праздниках и для выезда на ханские приемы в Каракоруме.

За джихангиром, сразу за его минганами из дневных стражников, клевал в седле носом старый лис Субудай-багатур, не знавший ни одного поражения. Только под крепостью Козелеск, встретившейся на пути левого крыла под водительством Гуюк-хана, войско было вынуждено задержаться почти на два месяца. Это обстоятельство породило в царских головах мысль о том, что Непобедимый, бывший наставником и у сына кагана всех монгол, стал не так блистателен в военных хитростях, и его пора с почетом отправлять на покой. Но джихангир не спешил думать так-же, он успел познать возможности великого полководца и понимал, что им еще рано было исссякать. Он размышлял о том, что за семь недель, проведенных в сумрачных лесах недалеко от крепости, войско уменьшилось в численности на два с лишним тумена. Что погребальных костров вокруг уртона, временного стойбища, заметно прибавилось не только из-за нехватки продовольствия, но и из-за неизвестных болезней, перед которыми были бессильны шаманы, провожавшие день за днем лучших воинов орды в лучший мир, во владения бога неба Тенгрэ, визгливыми взываниями к богу войны Сульдэ.