Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

Из глубины леса донеся крик какой-то птицы, ей ответила еще одна. И в то же мгновение перед лицом джихангира просвистела длинная урусутская стрела с белым оперением, заставив его резко откинуться назад и удивленно приподнять надбровные дуги. Ведь по донесениям от высокородных ханов, поставивших походные юрты под стенами Козелеска, выходило, что дни городка со всеми жителями сочтены, и защищать его уже некому, не то что выслать отряд ратников навстречу войску. Значит в лесу объявилась новая группа разбойников, подобная Кудейаровой, доставившей орде немало забот. Удивление не сошло с лица и тогда, когда очередной рой стрел сбил с седел нескольких телохранителей, не пощадив зарывшегося в звериные шкуры шамана, трясшегося на осле впереди них. Тот вскинул над собой пробитый бубен и покатился с поросячьим визгом по обочине дороги, успевшей зарасти высокой травой, тело, обкраденное на живительные соки, затрепетало костлявыми конечностями, стремясь удержаться на этом свете.

Пальцы потянулись было к древку стрелы, торчащему из затылка, но смерть успела разрушить преграду между нею и жизнью, она вгрызалась в глубокую рану, круша все на пути. Джихангир с трудом отвел взгляд в сторону и скрипнул зубами, гнев быстро переходил в неуправляемое бешенство, после приступа которого земля впитывала реки чужой крови, а грудь наполнялась шершавой пустотой, царапающей внутренности когтями голодной кошки. Нападение лучников произошло справа, он сорвал из-за спины щит и перекинул его на эту сторону, но урусутский наконечник все-таки успел продырявить серебряную сетку, ниспадавшую из-под шлема на доспехи. Еще несколько стрел воткнулись в щит и чиркнули по панцирю спереди и сзади. Джихангир вдавил каблуки сапог в бока скакуна, заставив его, поднявшегося на дыбы, едва не выпрыгнуть из шкуры, и вдруг почувствовал, что проваливается вместе с ним в преисподнюю.

Вершины деревьев покачнулись, дорога впереди взлетела вверх вместе с кешиктенами, спешившими на помощь со всех сторон. Рука его вцепилась в гриву коня, ноги плотно обхватили круп животного, но этого оказалось мало, он ощутил, как перелетел через голову лошади и загремев оружием грохнулся наземь, как колдун перед этим. Рядом забился жеребец, ломая о корни деревьев древки стрел, торчавшие из шкуры как иглы из кипчакского дикобраза. Несколько воинов бросились к животному, схватив за копыта, оттащили с дороги и перерезали ему горло, чтобы прекратить мучения и чтобы он в предсмертных судорогах не зацепил хозяина. Саин-хан, подхваченный телохранителями под локти, уже стоял на ногах, щеки тряслись, ноздри раздувались от ярости. Он втянул воздух сквозь редкие зубы, взмахнув саблей, ткнул острием в стену леса, едва не поранив отпрянувшего от него нукера:

— Алыб, урусут хашар!.. Кху-кху, монгол!.. — отшвырнув за спину полу ормэгэна, одетого поверх брони, он снова брызнул слюной. — Алыб барын, дьяман кёрмёс Эрлик!.. Кху, монгол!

Отряд соскочивших с седел тургаудов ринулся в чащу леса, но не успели воины дневной стражи сделать нескольких шагов, как из их глоток, пронзенных стрелами, раздался страшный хрип с предсмертными воплями. Они упали на болотные кочки, просевшие под ними, ускоряя барахтаньем свой конец — трясина не терпела на своей поверхности ничего лишнего. Казалось, урусуты были совсем близко от дороги, за буреломом метались неясные тени, словно там собрались толпы мангусов.

— Уррагх, тургауд! — джихангир завращал белками, не в силах совладать с оцепенением, растекавшимся по телу, он еще ни разу не ощущал смерть так близко, не чувствовал кожей неотвратимое ее приближение. Он почти не сомневался, испытывая ее ледяное дыхание от макушки до пяток, что она вцепилась в него когтями и ждет только мгновения, чтобы порвать ему горло. И он зарычал диким зверем, попавшим в западню. — Уррагх, монгол! Уррагх!..

Он стоял в середине круга образованного мешаниной из людей и животных, защищенный плотным кольцом телохранителей, выставивших вперед длинные копья. С обеих сторон от него в лес бросались десятки пеших и конных воинов, они пропадали за деревьями и обратно не возвращались, словно висевший над кустами зыбкий туман поглощал их бесследно. Субудай тоже оказался за стеной из тургаудов, он настороженно наблюдал за суетой вокруг, сутулясь в седле и забыв о заячьей шапке с ухом, закрывшим часть лица с вытекшим глазом. Он даже не попытался подать знак Ослепительному, чтобы тот укоротил ярость и взял ситуацию, грозившую выйти из-под контроля, в свои руки, а лишь сильнее поджимал морщинистые губы, поросшие редким седым волосом, превращаясь в старую колдунью, со стороны взирающую на неподвластное ей действие.