Козельск - Могу-болгусун (СИ)

оружия и затихали боевые кличи, уступая место одиночным вскрикам горя или

радости. Кто-то из всадников ронял клинок и валился под копыта лошадей, танцевавших над ними танец смерти, кто-то тянулся к плечу в надежде

схватиться за руку, и натыкался на пустое место, а кто-то радовался тому, что лишил врага жизни, избежав тем самым своей смерти. Одни воины, получив

ранение, стремились поскорее покинуть поле боя, другие лезли напролом, посчитав, что терять им больше нечего. Скоро оба отряда разбились на

небольшие группы, таявшие на глазах, и какая из них взяла бы верх, предсказать не решился бы никто. По полатям к месту стычки торопились

защитники крепости, успевшие спуститься с холма и подняться на навершия по

лестницам, оставленным штурмовыми группами ордынцев. Они натягивали тетивы

со стрелами или целились в кипчаков верткими сулицами, за ними спешили бабы

и подростки с тулами полными стрел и охапками копий. Урусутов было так мало, что их можно было пересчитать по пальцам, но они могли склонить чашу весов

на сторону защитников, потому что не имели перед собой противников и

занимали выгодную позицию. Кадыр понял, что капкан может повториться, отвернув коня от старшины, он сорвал с плеча лук и пустил стрелу в него, вскинувшего продолговатый щит. Это урусуту не помогло, наконечник нашел щель

между воротником кольчуги и стальными застежками шлема, пробив горло, он

показался окровавленным острием из его затылка. Воевода отряда ратников

махнул перед собой мечом и завалился на холку лошади, шарахнувшейся к стене.

Следующая стрела полетела в рослого ратника с дротиком в руке, стоявшего на

краю навершия и выбиравшего жертву среди ордынцев, который так-же вскинулся

руками и полетел вниз, едва не угодив на лошадь старшины. Кадыр, увидев

результаты своих уловок, выдернул из колчана очередную стрелу с черным

оперением, нужно было спешить закрепить успех, пока не приключилась новая

напасть.

– Сипаи, отходите от урусутов! – отдал он приказ высоким голосом, стремясь перекрыть звон клинков. – Луки на изготовку! Несколько десятков воинов услышали его голос, они вырвались из боя и

схватились за саадаки и за тулы, некоторые видели, как тысячник расправился

с воеводой городской дружины и с ратником на стене. Это вдохновило их, они

отжимали от себя налучье левой рукой и посылали стрелы с калеными

наконечниками в недавних противников и в защитников на стене, не разбирая, кто мужчина, кто женщина, а кто ребенок. Предсмертные крики заглушил посвист

оперения и гудение глиняных свистулек, прикрепленных под наконечниками, пешие урусуты падали со стены тряпичными игрушками, а конные, связанные боем

с остальными ордынцами, только начали закрываться щитами, перестраиваясь для

атаки на Кадыра и его неуловимый отряд.

– Гих, гих! – тысячник не уставал подгонять сипаев, красное лицо его

было исковеркано яростью, фигура выражала ненависть к защитникам, пришедшей

на смену страху, испытанному им у ворот крепости. Он брызгал слюной, не

замечая, что оскорбляет и соратников. – Гих, гих, харакун!

Ему было все равно, какой ценой достанется победа над небольшой

дружиной погоста, главное заключалось в том, что кладовая была найдена, и

что об этом узнает джихангир всего войска. Он тронул коня шпорами, собираясь

повести за собой отряд лучников, чтобы снова включится в рубку, потому что

урусуты успели закрыться щитами, а ратники на стене почти все были перебиты

за исключением нескольких баб с подростками, попрятавшимися за щитами над

пряслами. И вдруг опять услышал рев животных, только теперь он был куда

страшнее. Кадыр вильнул глазами по направлению к главной башне крепости и

увидел, как на него несется стая зверей с оскаленными мордами, с которых

срываются капли крови. Закричав от ужаса, он бросился к урусутам, стремясь

прорваться между ними, и получил тупой удар сулицей в грудь, выбивший его из

седла и заставивший грохнуться о землю. Он еще слышал, как пронеслись над

ним с визгом лучники, как вновь зазвенели клинки, чтобы поставить в споре

окончательную точку, он еще ощутил боль в ноге, раздробленной копытом, и

боль в боку, прокушенном клыками. Кадыр попытался приподняться, чтобы

рассечь саблей неизвестного зверя, надумавшего сожрать его живьем, и понял

затухающим сознанием, что пригвожден острием урусутской сулицы к земле. К

мокрой и мягкой, так не похожей на каменистую землю в степи, прожаренную

солнцем и перевитую корнями вечно сухих трав. Здесь же она пахла прелыми

листьями и зерном, за которым он пришел в это место, окруженное со всех

сторон вековыми лесами...

...Старик в рваной лопоти и двое отроков в заячьих тулупчиках, подпоясанных кожаными ремешками, и в сапожках с отворотами, закидывали на

дровни трупы поганых и отвозили их за версту на поляну, по которой были

разбросаны кости их соплеменников. Они не желали, чтобы останки нехристей