Козельск - Могу-болгусун (СИ)

юртджи точно подсчитали, сколько в эту ночь погибло урусутов. Джихангир, ты

желаешь, чтобы я огласил странную цифру?

Бату-хан отвернулся от собеседника и откинулся назад, губы у него

начали стягиваться, словно прошитые белой нитью, а взгляд стал ледяным и

неподвижным. Он долго молчал, стараясь справиться с внутренним напряжением, затем медленно выдавил из себя:

– Три сотни урусутов... – Чуть больше, саин-хан, убитых урусутов оказалось триста двадцать

семь, остальные успели укрыться за воротами крепости несмотря на то, что они

были окружены со всех сторон воинами темника Буракчи, погибшего от руки

урусутского тысацника во время поединка с ним. Замечу, что темник был

монголом из рода Синего Волка.

– Из рода Синего Волка! – вскочил на ноги джихангир, и повторил в

бешенстве. – Из рода Синего Волка!!!

Непобедимый криво усмехнулся и поднес ближе к подбородку пиалу с

напитком, но прикладываться к ней не стал, выжидая момент, чтобы досказать

свою мысль и неотрывно следя за тем, как на глазах костенеет фигура его

ученика. А когда тот отошел немного от мрачных дум, снова попытался привлечь

его внимание к выводу, оглашенному им:

– Сиятельный, я хотел сказать не о том, что смелый урусут сумел лишить

жизни непобедимого монгола, у них тоже есть славные батыры, я прошу тебя

сравнить цифры убитых воинов с одной и с другой стороны – около пяти тысяч

кипчаков и триста двадцать семь урусутов.

– Дзе, дзе, я понял, на чем ты стараешься заострить мое внимание, –

машинально кивнул головой Бату-хан, занятый своими рассуждениями, он обошел

вокруг трона, затем вскинул подбородок и твердо сказал. – Этим урусутам

нужно сделать предложение о поступлении к нам на службу.

Субудай вдруг засмеялся каркающим смехом, который слышали за его жизнь

лишь несколько близких к нему человек, хорза расплескалась на шелковый

халат, добавив черных мокрых полос к красным разводам от неспокойных

отсветов от горящих масляных светильников. Но эта неуклюжесть его не

смутила, он резко обрвал смех и жестко сказал: – Джихангир, вспомни Искендера Двурогого, разве смогут нации, сильные

духом, опуститься на колени перед победителем? Такого не было со времен

Цезаря, Дария, Аттилы и других известных миру полководцев, урусуты тоже

никогда не станут нам служить, жизни они предпочтут лучше смерть.

– Но их соплеменники из других городов согласились с нашими

условиями! – воскликнул саин-хан.

– Там были другие урусуты, отличные от этих, как, например, караиты

выделяются смелостью и воинской доблестью от остальных кипчаков. Монгольская

нация тоже состоит из разных племен, твой великий дед был как раз из такого

племени монгол, вставшего во главе всего монгольского народа.

Бату-хан снова замер на одном месте, по его лбу пробежали глубокие

линии:

– Защитникам крепости Козелеск надо сделать предложение о переходе к

нам на службу, – повторил он тоном, не терпящим возражений. – Я так хочу.

И тут-же услышал ответ от учителя, немного отрезвивший его: – Саин-хан, не тешь себя надеждой затащить на царственное ложе

очередную наложницу, одна из таких – из города Резан – бросилась с башни

вместе с ребенком на камни внизу.

– Одна! – ощерился чингизид, и закричал, не сдерживая бури, бушевавшей

у него внутри. – Одна-а!!!

– А защитники Козелеска такие все! – не уступил старый полководец ему в

упорстве. – Это говорю тебе я, уже покоривший полмира вместе с твоим великим

дедом и вместе с тобой.

– Тогда их надо уничтожить, – на губах у джихангира запузырилась белая

пена. – Всех, и старых, и малых!

Субудай нагнул в знак согласия голову с венчавшей ее урусутской шапкой

из меха рыси:

– Так и будет, Ослепительный! Уже пришла пора выполнить твой приказ. Бату-хан потерзал рукоятку китайской сабли, украшенную драгоценными

камнями, затем прошел к трону и сел на подушки: – Завтра тумены Кадана и Бури доведут дело, начатое этим чулуном

Гуюком, до конца, они взломают ворота крепости стенобитными машинами и

вырежут в ней всех, кого не успеют убить на стенах мои непобедимые воины.

Субудай покосился на ученика и лишь коротко усмехнулся усмешкой

человека, обойденного вниманием, он надеялся, что на штурм города пойдут

тумены под командованием его сыновей Кокэчу и Урянхая, которые не уступали

чингизидам ни в смелости, ни в воинской доблести. Но судьба благоволила

только к нему одному, подняв сына пастуха до великого полководца, не

ведавшего поражений, к его семени эта судьба оставалась равнодушной.

Рев боевых труб, равных по длине копьям, разбудил еще сонный лес и

заставил вскочить на ноги многие тысячи воинов, спавших на земле, потащивших

к себе за чембуры отдохнувших за ночь лошадей. К этим звукам прибавился

барабанный бой и хриплое гырчание рожков со звоном шаманских бубнов. Почти

половина центрального крыла ордынского войска построилась по пять всадников

в ряд и начала втягиваться толстой змеей под кроны деревьев, среди которых