Фаргх не издал почти ни одного лишнего звука, когда Карина проткнула ему руку выше локтя. Она на какой-то момент даже усомнилась в действенности препарата, но, поглядев внимательно в зрачки мужчины, успокоилась. Зелье Химика действительно работало. Грондессун должен был чувствовать боль, но как типичный потомок ранних переселенцев Экспансии, не мог её ощущать столь остро, как изнеженный житель Рокфеллера или, к примеру, Дюпона. Высокий болевой порог, как у истинного альфа-самца.
Вот только как долго придётся с ним тогда бороться?
Карина с досадой подумала, что элегантной пытки с иглами тут будет мало. Этого кабана не пронять даже подноготными. Электричество если только?
…Грондессун дёргался и выкрикивал ругательства минут десять. Карина, наверное, вспотела не меньше его, хотя сама ничего не делала, лишь вращала рукоятку потенциометра. Электроды она крепила сначала к пальцам рук и ног, потом — к соскам, наконец — защемила край пениса и верхней губы.
Варвар отказывался делиться информацией.
Время шло.
…Сбросив блузку, Травиц взялась за поистине заплечные дела. Спустя десять минут под ногами Грондессуна валялись два откушенных клещами мизинца с его ног; кровь сочилась из глубоких порезов на бёдрах; Химик грязно выругался, когда вонь палёной плоти донеслась до его носа, забитого по случаю некоторого стресса сверхплановой порцией кокаина. Электра сидела бледная, но она знала, что Карина любит, когда та смотрит на допросы; по убеждению Травиц, в любой, даже самой добродетельной душе имеют место демоны жестокости, которые, в числе прочего, хоть и вызывают тошноту, но при этом заставляют вырабатывать дополнительную смазку во влагалище.
— Седьмое солнце! — в сердцах выкрикнула Карина — так, по словам преподавателей Электры из её колледжа, ругались люди искусства на Земле-прародительнице. — Да ты что, на самом деле ничего не знаешь, что ли?!
Побледневший до серости Фаргх только закинул голову и простонал. Обычный носитель информации уже давно бы всё выложил. Но варвары с окраин Форда, как полагала Карина, не были обычными носителями информации. Для них наверняка требовалось что-то особенное…
— Химик, разведи мне соляной кислоты. Процентов на тридцать, — потребовала Карина.
— Да это без проблем, — пробормотал мужчина, слегка уже покачивающийся от щедрой понюшки. Для Химика это были всего лишь технические вводные. На предмет уборки после окончания допроса.
Карина с раскрасневшимися от возбуждения щеками взяла окровавленными пальцами шприц — простой стеклянный шприц на сто миллилитров с массивным плунжером, и подобрала к нему иглу соответствующей длины — сантиметров десяти, не меньше.
— Теперь слушай сюда, Грондессун Фаргх. Ты уже наелся, но спасибо не говоришь. Это плохо. Теперь я собираюсь угостить тебя десертом. Вот этим шприцем я буду тебе вводить в брюшину соляную кислоту. Тебе приходилось слышать, как мучаются люди, раненные в желудок, когда сок вытекает из него и обжигает другие органы? Эта кислота не концентрированная, но, конечно, покрепче желудочного сока. Она начнёт разъедать тебе кишки сразу же, как только окажется у тебя в брюхе. Понимаешь? Стенки кишок сначала начнут съёживаться, потом истончаться и, наконец, на них появятся сквозные язвы, через которые в полость потечёт содержимое, тоже сравнительно едкое. Если ты думаешь, что знаешь, что такое боль, то глубоко ошибаешься. Я тебя уверяю, что когда твой кишечник начнёт растворяться, ты пойдёшь на всё, чтобы прекратить это. Возможно, я дам тебе анестетик и отправлю к врачу… Возможно, через месяц или два ты даже сможешь самостоятельно питаться. Но эти месяц или два тебе не помогут даже анестетики или наркотики — ты будешь проводить долгие дни и ночи в сильнейших мучениях. А сейчас тебя ждёт самое интересное.
Химик, понявший, что именно задумала Карина, счёл за лучшее на время исчезнуть из кладовой. Электра, хоть и была бледна, но облизнула губы — всё было в порядке.
Невзирая на дикие вопли и ругань Фаргха, Карина набрала полный шприц прозрачной жидкости, воткнула иглу в живот справа от пупка и принялась погружать её внутрь. Ей нравилось представлять, как игла прокладывает себе путь сквозь живые ткани: кожа была прошита моментом, тонкий, почти несуществующий жировой слой — немногим дольше. Твёрдую мышечную ткань, которая непроизвольно сокращалась, игла пробивала с трудом. Последний рубеж перед брюшиной — тонкий слой клетчатки — остриё даже не почувствовало. На прокол брюшины тело отреагировало немедленно — оно содрогнулось, его обладатель издал странный звук — нечто среднее между рычанием и воплем.