Кожа времени. Книга перемен

— Laba diena, — поздоровалась вместо него раскрашенная хной девчушка в перуанской шляпе.

— Кто из вас шаман?

— Оба, но кот сейчас отдыхает.

— Что вы мне как профессионал ворожбы посоветуете?

— Янтарь, наш — на льне. Такой от всего спасает, от остального лечит.

Я купил браслет, прибавив на всякий случай оберег с балтийскими рунами и веночек из дуба.

— Священное дерево в нашей традиции, — сказал мне Марис, который помнил еще предыдущие названия всех улиц Вильнюса. — В двуязычной газете «Советская Литва» так и переводили: «Дуб наш парторг».

Уже завершая путешествие по трем столицам, я обнаружил — четвертую. Ею оказался Ужупис из республики Заречье на излучине Вильни, давшей имя расположенному неподалеку, метрах в трех, Вильнюсу.

Не в силах исправить этот неприглядный район, здешняя богема сменила его смысл и контекст. Ужупис объявил себя независимым и, обходясь без танков, добился более-менее официального признания. Отсюда можно послать открытку с местным почтовым штемпелем, у них есть свой президент, свои послы и свой державный символ: ангел на колонне.

— Сколько человек живет в вашей стране? — спросил я у одного из тех, кто ее придумал.

— Около тысячи, но к ним надо прибавить все человечество. Гражданами Ужуписа считаются все, кто разделяют ее конституцию, и я еще не встречал никого, кому бы она не нравилась.

Чтобы проверить сказанное, я отправился к улочке, вдоль которой вытянулась конституционная стена со скрижалями на 28 языках. Выбрав русский, я внимательно изучил все 38 параграфов и три заповеди: «Не побеждай, не защищайся, не сдавайся». С остальным спорить тоже не приходилось. «Каждый имеет право на любую национальность», — гласила одна статья, «Каждый отвечает за свою свободу» — другая, и «Каждый имеет право умереть, но не обязан», — подытоживала третья. Мне больше всего понравился 13-й пункт: «Кошка не обязана любить своего хозяина, но в трудные минуты должна прийти ему на помощь».

Уезжая домой, я решил, что меня полностью устраивает конституция, которая не требует от своих котов и подданных ничего, кроме здравого смысла и его отсутствия.

Рижская аура

Всякое путешествие — шок, в родные края — электрический. Не удивительно, что визит в Ригу высекает из меня искру, но, как в испорченной зажигалке, она освещает лишь фрагмент пейзажа, оставляя в темноте картину целиком. Чтобы проникнуть в нее, надо сюда не приезжать, а здесь жить. Что я и делал, пока не отправился в Америку.

За годы разлуки Рига изменилась не как все мы: чем старше, тем краше. И я ее с трудом узнаю́ — как себя на школьных фотографиях. Сегодня это — шедевр городской эклектики. Восемь столетий спрессовались в одно условное и прекрасное прошлое. Если желудь — энтелехия дуба, то конечный продукт рижской реставрации — город Belle Époque, остановившей историю в нужный и счастливый момент.

Заново включившись в Европу, Рига перегнала ее: теперь она старая, но с иголочки. Всё, включая деревянные дома, которые того стоят, возвращается к своему идеальному облику. Власти пристально следят за ремонтом и не позволяют никакого произвола. Любая деталь — вплоть до изящных дверных ручек — обязана соответствовать оригиналу.

От этого происходит эстетическое недоразумение: город — сплошной анахронизм. Тут всё древнее стало свежим и одновременным: замок крестоносцев, католические монастыри, протестантские церкви, ганзейские амбары, Шведские ворота и беззастенчиво разукрашенные дома ар-нуво, который здесь называют югендстилем. Дальше Рига не пошла, и единственная сталинская высотка гниет на обочине.

Удачно застывшая история переносит нас в самую удавшуюся Риге эпоху — предвоенную. Когда-то Рига была третьим по значению городом Российской империи. Говорят (я не проверял), что здесь построили первые танки, автомобили, телефоны, приемники и всё остальное, без чего нынешняя Рига легко обходится, ибо она, как говорят (я не проверял), ничего не производит и живет красотой, туризмом и банками.

В начале прошлого века, которому подражает век нынешний, богатство рижан выплескивалось на улицы так очевидно, что каждый дом отказывался походить на соседний. Изделие целой сотни талантливых зодчих, Рига — архитектурная фантазия на европейские темы. Бесконечное разнообразие сюжетов и деталей складывается в одно эпическое полотно, которое ни одному городу не уступает и многие превосходит.

Самое удивительное, что я здесь жил и ничего об этом не знал. Возможно, потому, что не любил свое детство. Слишком рано научившись читать, я заменял друзей и врагов персонажами, но все равно страдал от одиночества. Школа была тюрьмой, двор — с лужами, небо — серым, город — тоже. Чтобы вернуться в Ригу и увидеть в ней праздник, понадобилась смена оптики и режима.