Козлоногий Бог

Она прекрасно понимала, что она имеет дело с Амброзиусом, а не Хью Пастоном, но она понятия не имела о том, разозлило ли человека, соблюдавшего монашеский целибат, ее прикосновение, или же это просто выбило его из равновесия. Она была одна с ним в большой пустой верхней комнате средневекового дома, который служил городу музеем. С обычной точки зрения она имела дело с сумасшедшим — человеком, которому казалось, что он был мертвым и давно ушедшим монахом из зловещей истории. Она даже не была уверена в том, что человек его эпохи поймет современный английский, если она заговорит с ним — он, должно быть, был ровесником Чосера[30]. Не зная, что ей делать, она очень мудро не делала ничего. Выдающийся церковный деятель, не важно, реальный или воображаемый, вряд ли стал бы прибегать к какому-либо насилию или непристойностям.

Фра Амброзиус — было невозможно думать о нем как о мистере Пастоне — уставился на нее с той неподвижностью, с какой змея смотрит на птицу. Возможно, он был не меньше удивлен этим столкновением, чем она сама. Комната могла казаться ему достаточно знакомой — это была комната его времени, бережно сохраненная и отреставрированная; книга, лежавшая под его рукой, была одной из его собственных книг. Стол, на котором она лежала, был трапезным столом из того самого монастыря. Единственное, что выбивалось из общей картины, кроме самой Моны, было висящее на стене предупреждение о том, что здесь было запрещено курить — предупреждение, которое могло ни о чем не сказать ему, даже если бы он смог расшифровать современный почерк.

Но он не обращал никакого внимания на предупреждения. Он был всецело поглощен изучением того, что находилось перед ним. Мона в своей выкрашенной в ярко-зеленый цвет коже выглядела весьма нелепо в глазах человека, привыкшего к серым краскам средних веков. Ее лицо и в лучшие времена казалось эльфийским, а в этом странном зеленом шлеме она даже в современных глазах, привыкших к экстравагантной моде, выглядела как существо, забредшее сюда из дремучего леса — как же тогда она должна была выглядеть в глазах священнослужителя, привыкшего видеть строгие прически на головах средневековых женщин, да и то издалека?

Наблюдая за ним, Мона видела, как оцепенение, с которым он поначалу смотрел на нее, постепенно начало сменяться восторженной экзальтацией, как если бы он был удостоен какого-то чудесного видения из иного мира. Мона гадала, не казалось ли ему, что он видит святого. Но выражение в его глазах не оставляло ей надежды. Аброзиусу вовсе не казалось, что перед ним святой. Она вспомнила об искушении Святого Антония и думала о том, как Амброзиус привык справляться с демонами. Собирается ли он изгнать ее или задушить? Выполнит ли Амброзиус свой монашеский долг и скажет «изыди, Сатана»? Или не выполнит?

По его изумленному, восторженному выражению, с которым он рассматривал ее, она поняла, что он не верил в то, что она могла быть каким-либо земным существом, и поспешил сделать вывод, что она была кем-то пришедшим к нему из иного мира в ответ на его безбожные эксперименты с греческими манускриптами. Средневековому разуму человека, вернувшегося из мертвых, не были известны полутона или компромиссные варианты в учении об аде и грехе. По всем меркам своего мира он продал свою душу Дьяволу и его ожидала вечность в адском пекле. Как бы много человек ни возомнил о себе, а правила его мира нелегко отбросить в сторону и они склонны напоминать о себе всякий раз, когда человек оказывается застигнутым врасплох.

Шли минуты и никто из них не шевелился. Мона, наблюдая за сменяющими друг друга выражениями на лице человека, наклонившегося к ней — лице незнакомца, хотя его черты были ей знакомы — глубоко осознала, в чем заключалась трагедия жизни в монастыре для тех, кто не имел возможности отдохнуть от нее. Трагедия Абеляра и Элоизы. Был ли английским Абеляром тот, кто наклонился, чтобы взглянуть в ее лицо с другой стороны узкого стола?

Она неотрывно следила за ним. Минуты проходили одна за одной. Городские часы пробили час. Как долго они будут оставаться в таком положении? Она не смела пошевелиться, ибо лишь одному Богу было известно, что могло свалиться на нее. Она знала, что Хью Пастон упадет замертво, если захватчик его тела внезапно исчезнет. Будь что будет, первой она не пошевелится.

Затем мужчина, не отрывая от нее своих глаз, медленно протянул руку и прикоснулся к ее запястью кончиками своих пальцев, как если бы хотел проверить ее пульс. Подушечки его пальцев были ледяными. Это и в самом деле было похоже на прикосновение руки мертвеца. Мона не шевелилась, но продолжала смотреть в его глаза. Он, по-видимому, пытался выяснить, была ли она существом из плоти и крови или же фантазией. Вероятно, он видел много подобных фантазий.