Козлопеснь

— Какой странный вопрос, — сказал он. — Честно говоря, я не помню. Если ты не забыл, я тогда только вернулся из похода в Мессению. Филодем послал меня узнать, что случилось с твоей семьей, и в живых я застал тебя одного. Наверное, я был потрясен; Город после чумы был ужасным зрелищем.

— Таким же, как это?

Я услышал короткий смешок.

— Не знаю. Для меня дела сейчас обстоят хуже, но здесь гибнут только мужчины, а тогда меня больше всего потрясли мертвые женщины и дети. Наверное, нам привычна мысль, что мужчина может умереть раньше срока, но женщины и дети должны быть защищены от таких несчастий. Все-таки, думаю, чума была хуже из-за бессмысленности и случайности жертв. Сегодняшний день, может быть, принесет нам поражение — но им-то победу. Для кого-то он обратится во благо. Но чума...

— Я думаю, это хуже чумы, — сказал я. — Может, потому что сейчас я достаточно стар, чтобы понимать, что происходит, а тогда был ребенком.

Калликарт вздохнул.

— Никогда не думал, что у меня может возникнуть проблема выбора наихудшего времени в моей жизни. Какая ужасная необходимость — выбирать из многих зол.

Я хохотнул.

— Не знаю, — сказал я. — Все происходило так постепенно. Когда мы только прибыли, казалось, что мы проглотим Сицилию и двинемся на Карфаген и Оловянные острова. После Эпипол самое худшее, чего мы ждали — что вернемся домой, не взяв Сиракузы в этом году. Потому было морское сражение, и мы еще больше пали духом, потому что теперь надо было идти в Катану пешком, но никто не сомневался, что мы до нее доберемся. А теперь взгляни вокруг. Как до такого дошло?

Калликрат помолчал и ответил:

— Мы счастливые люди, ты и я. Мы присутствуем при том, как меняется мир.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Подумай, — сказал он мягко. — По ту сторону стены армия, собранная из маленьких людей, трехакровых людей или вовсе безземельных. А по эту сторону — хозяева десяти и более акров, большие люди. И маленькие люди сейчас добивают больших; что ж, такое, наверное, происходит не в первый раз, хотя так быть и не должно. Если подумать, спартанцы раз или два терпели поражение от своих илотов, так что ничего уникального тут нет. А вот что и вправду внове и что изменит лицо мира, так это что они не позволили нам уйти восвояси, когда побили нас — он помолчал, утирая пот с лица; становилось все жарче и жарче. Потом продолжил: — Они собираются уничтожить нашу армию, чего бы это ни стоило. Я размышляю об этом с того самого момента, как мы оказались в саду, и не могу припомнить ни единого подобного случая.

Я не совсем его понимал, но не стал уточнять. Мне было просто приятно слышать его рассудительный голос, звучащий так разумно и авторитетно. Все было как в прежние времена, когда он растолковывал мне, мальчишке, тонкости политики.

— Вот это и есть самое главное в происходящем, — продолжал он. — Эти люди не просто хотят победить в сражении, сложить трофей и прослыть героями. Они хотят убить нас всех, и выполняют это свое намерение так эффективно, как только возможно. Они знают, что героями им не стать — для этого у них слишком мало денег, они не могут позволить себе доспехи. Но ненависти у них достаточно. Я никогда не думал, что один народ может так сильно ненавидеть другой. С этого дня между Афинами и Сиракузами никогда не будет мира; Афины и Спарта то и дело заключают мир, чтобы объединить силы против персов, афинские послы приезжают из Спарты и говорят, что спартанцы вполне неплохие парни, они пьют, как мы, и для чужеземцев довольно неплохо поют. Нет, мы совершили ошибку, явившись сюда. Отныне война перестанет быть безопасным занятием. А значит, только боги ведают, что станет с Афинами.

— Но разве мы не ненавидели мелосцев, когда истребили их до последнего? — спросил я. — И как насчет митиленцев? Мы голосовали за то, чтобы стереть их с лица земли, да только потом передумали.

Калликрат не ответил. Я пихнул его и он не пошевелился. Я посмотрел на него и увидел стрелу, торчащую у него в горле. Я снова пихнул и он уронил голову на грудь. Невероятно, какими разболтанными делаются люди, умирая. Помню, как забавно это выглядело — как марионетка, подумал я; трясешь такую, а у нее руки-ноги так и болтаются. И было очень странно, что я не слышал, как стрела поразила его. Я задумался, как такое могло произойти, и мне захотелось спросить его, раз уж он в таком разговорчивом настроении. Калликрат всегда и на все находил ответ.