Читаем Козлопеснь полностью

В том, что вы — то есть мы — делаем друг с другом — или, может быть, с собой? — присутствует некая ужасная сократическая логика. Факт: афиняне ввергли себя в катастрофу. Необходимые действия: кого-нибудь наказать. Вывод: афиняне должны быть наказаны. Так мы и поступим. Это не может продолжаться вечно. Вы понимаете, о чем я: если вы не потеряли чего-то, это что-то должно остаться при вас. Вы не теряли рогов. Следовательно, у вас есть рога. Вот лошадь: вам она не принадлежит. Вот лошадь, которая вам не принадлежит. Следовательно, у вас нет лошади. Если человек из Мегары, то он не из Афин. Вот человек из Мегары. Следовательно, в Афинах нет человека.

Некто должен быть наказан. Эвполид — некто. Следовательно, Эвполид должен быть наказан. Вода может устремиться вверх по склону холма, если разлить ее по кувшинам и унести на спине.

Не отвлекайся, сын Эвхора, и не пытайся умничать. Но чего же вы хотите от меня, мужи Афин? Почему вы притащили меня сюда — меня, который не делал ничего, кроме как сочинял для вас пьесы, уязвлял ваших врагов и дрался за вас на Сицилии? Не валяй дурака, Эвполид, ты знаешь, чего мы от тебя хотим. Мы хотим крови и комедий, и не обязательно в этом порядке.

Как насчет такой сделки: я расскажу вам, что такое демократия, а вы мне — заслуживает ли человек, ищущий ее ниспровергнуть — чего, по словам Демия, искал я — смерти или же он достоин статуи, как Гармодий и Аристогитон, убившие диктатора? Подходящий ли это способ скоротать время, пока иссякает вода в этом устройстве и близится час бросать камешки? Ну, лично я считаю, что да, а поскольку это мой суд, то если вы думаете иначе, то я вас не здесь не задерживаю.

Демократия — это система, в которой отрубают ноги высоким, чтобы они стали того же роста, что и остальные, и это называется всеобщим равенством. Демократия — это язык, говорящие на котором люди считают истиной то, что отрицается, и ложью — то, что утверждается. Это состояние ума, при котором верят в любой, даже самый невероятный, поклеп, но не верят ни единому доброму слову, даже если доказательства последнего у всех перед глазами. Демократия — это место, где за добрые дела вознаграждают болиголовом, а за преступления карают пенсией и статуей на площади. Демократия — это система счета, в которой наибольший общий знаменатель одновременно является наименьшим общим делителем, и где два плюс два дают пять плюс один на подкуп нужного чиновника. Демократия — это город, где единственным свойством, необходимым правителю, является жажда власти, и власть в котором получают исключительно те, кого ни при каких условиях нельзя до нее допускать. Демократия — это когда все умеют читать, но никто не способен понять прочитанное; когда человек не может рассчитывать на пустую похлебку, если ему нечего есть, но может быть уверен, что похороны за общественный счет, если погибнет в бою, ему обеспечены. Демократия — это когда все вкладывают, но никто ничего не получает. Здесь острое словцо может причинить больше вреда, чем вся армия царя Ксеркса, и где блестящие идеи являются кратчайшим путем в тюрьму. Демократия — это город, в котором понедельник можно превратить в четверг подавляющим большинством голосов, и где простое большинство делает черное белым. Демократия — это способ жизни, при котором нельзя быть уверенным, что удастся поесть, но всегда можно казнить стратега, если проголодаешься. Демократия — это праздник урожая у каннибалов, на котором каждый старается накормить руку, которая его кусает. Демократия — это логическая теория, в рамках которой истинность определяется остроумием, полезность — приятным вкусом, все чужое — мое, а все мое может быть конфисковано в любой момент. При демократии старые импотенты имеют больше прав спать с красавицами, чем видные юноши, и у всех есть право платить налоги. При демократии — и только при демократии — человека можно облыжно обвинить в тяжком преступлении, но у него остается шанс ускользнуть от ответственности, оскорбляя присяжных, если он умеет говорить красно.

По меньшей мере один ребенок родится сегодня в Афинах. Ему предстоит вырасти и превратиться в гражданина величайшей демократии, которую только видел мир. Если его не убьют враги на войне или сограждане в суде, он доживет до конца демократии в этом городе — а ей наступит конец, хотя она и заберет с собой множество жизней, а то, что придет ей на смену, вероятно, будет еще ужаснее. Но до тех пор демократия будет продолжать двигаться тем же путем, по которому она шла всегда. Вы все, конечно, слышали о мифических чудовищах с львиными головами, козлиными телами, спинами грифонов и ногами верблюдов, с которыми расправлялись герои древности. Герою грядущего, победителю афинской демократии, придется иметь дела с вот каким чудовищем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза