Козлопеснь

И так далее и тому подобное день за днем, стоит только двум афинянам сойтись вместе. Ибо мы, афиняне, любим иметь что-нибудь светлое в перспективе и заодно предмет для дискуссии; и поскольку всем так нравилось дискутировать о Сицилии, мы довольно скоро влюбились в сам проект. Должен сказать, после окончания войны нам всем пришлось тяжко трудится, возвращая плодородие полям и виноградником; это тоже сыграло свою роль. Афиняне любят тяжелую работу короткими рывками, но перспектива бесконечной тяжелой работы наполняет их сердца тоской, и они начинают думать, чего бы такого учинить, чтобы не превратиться в рабов на собственной земле. С другой стороны, было не очень понятно, что такого они могли сделать еще в смысле тяжелого труда — виноград, оливковые и фиговые деревья высажены, и прежде чем они начнут плодоносить, должно пройти много лет. Сейчас требовался какой-то новый проект, желательно не ограниченный временными рамками, нечто такое, что можно передать, не закончив, внукам.

Более же всего, полагаю, афинян привлекала полная безопасность этого замысла. Ибо даже проиграв войну, мы ничего не теряли. В конце конов, трудно было ожидать, что сиракузцы попрыгают на корабли и отправятся мстить; и даже если они так и поступят, Город не зря гордился своими стенами. Не существовало на земле силы, способной преодолеть эти стены, а пока у нас был флот, заморить нас голодом было нереально. Что же до стоимости войны, разве не были мы убеждены, что Эгеста, Катана и прочие жирные, богатые сицилийские союзники, охотно оплатят все мероприятие? Разве не бывали наши мужи в этих городах, разве не принимали их лучших домах, где буквально все, начиная от кратера и заканчивая ночным горшком, было сделано из серебра? Разве не демонстрировали им подвалы храмов, по колено заваленные четырехдрахмовыми монетами?

Надо заметить, что главная особенность мышления комедиографа заключается в том, что он нацелен на индивидуумов; если ему не нравится какая-та идея, он берет ее сторонника и атакует лично его. Он не нападает на его политику и его дела — это признак плохого поэта. Нет, он сразу переходит к личным оскорблениям, предпочтительно на тему его сексуальной жизни, ибо по общему мнению то, что человек делает в постели, является идеальной метафорой всей его деятельности вообще. Так вот, оказалось, что человек, стоявший за сицилийским проектом, выкидывал в постели самые необычные антраша в компании с самыми причудливыми персонажами, и я начал ощущать все возрастающее подозрение.

Вся это, видите ли, было затеей Алкивиада. Самая замечательная из известных мне историй об Алкивиаде, как ни странно, не имеет никакого отношения к его постельным привычкам; если будет время, о них я расскажу позже. Нет, эта история началась как шутка Перикла, и я узнал ее от Кратина, так что смейтеь, если хотите.

Когда Алкивиаду было двенадцать-тринадцать лет, его любовником был не кто иной, как сам Перикл, а было это во времена Эвбейского кризиса. Над Периклом, как вам известно, нависла перспектива общественного аудита его деятельности в роли стратеги; речь шла о таких заоблачных суммах, отчитаться за которые он никоим образом не мог, что впору было задуматься о кубке-другом выдержанного болиголова. Естественно, он так переживал, что начал говорить во сне.

Алкивиад же хотел всего лишь проспать свои шесть часов, а если получится, то и больше, и все эти разговоры во сне его страшно раздражали. И вот одной прекрасной ночью, когда Перикл опять принялся бормотать: я должен найти способ отчитаться, я должен найти способ отчитаться, Алкивиад разбудил его толчком в плечо.

— Ты смотришь на проблему под неверным углом, — сказал он. — Что тебе нужно, так это найти способ не отчитываться.

Перикл ответил, наверное, какой-нибудь бессмертной фразой, типа «заткнись и спи», но поутру, у него родилась блестящая идея. Он списал всю сумму по статье «накладные расходы» и тут же спровоцировал серьезный международный кризис. Таким образом Перикл не только спас свою жизнь, но и сохранил пост и благополучно провел нас через первые годы войны.

Эта история чрезвычайно типична для Алкивиада; во-первых, он всегда считал, что если перед тобой возникла неразрешимая проблема, ее не надо решать — надо обойти ее по дуге и оставить в покое; во-вторых, он использовал свой блестящий ум не на благо Города, а чтобы подольше поспать; и в-третьих, он всегда оказывался в одной постели с текущим лидером. Должен признаться, мне никогда не нравился Алкивиад, главным образом потому, что все остальные в нем души не чаяли, а еще из-за того, что он был самым красивым мужчиной в Афинах. Я склонен недолюбливать красивых людей. Афиняне, как я уже говорил, верят, что красота есть добро и только добрые люди могут быть красивы.