Козьма Прутков и его друзья

Алексей Константинович хотел, чтобы его похоронили в дубовом гробу. Но когда привезли заказанный в Брянске гроб, оказалось, что он мал для его богатырского тела. Наскоро сколотили сосновый, и краснорогские мужики понесли его хоронить на сельское кладбище, что раскинулось возле Успенской церкви, которая и поныне стоит у оживленного шоссе, ведущего в Брянск.

Впоследствии прибыл заказанный Софьей Андреевной в Париже металлический саркофаг, в который и поместили сосновый гроб. Саркофаг стоял в склепе у церкви, а когда умерла гостившая в Португалии у племянницы Софья Андреевна, ее тело привезли и положили рядом. Усыпальница была в ужасном состоянии, пока Николай Буда-Жемчужников не построил наружную часть склепа с небольшой башенкой. Усыпальница была заперта, а снаружи на стене укреплены две чугунные доски с именами Алексея Константиновича и Софьи Андреевны.

Узнав о скорбном событии, Иван Сергеевич Тургенев прислал из Буживаля (Франция) письмо, помещенное в ноябрьском номере «Вестника Европы». В нем Тургенев перечислял заслуги Алексея Толстого: «Он оставил в наследство своим соотечественникам прекрасные образцы драм, романов, лирических стихотворений, которые — в течение долгих

лет — стыдно будет не знать всякому образованному русскому...»

«Наконец... кто же не знает, что в его строго идеальной натуре била свежим ключом струя неподдельного юмора и что граф А. К. Толстой — автор «Смерти Иоанна Грозного» и «Князя Серебряного» — был в то же время одним из творцов памятного всем «Кузьмы Пруткова».

Всем, знавшим его, продолжал Тургенев, хорошо известно, какая это была душа, честная, правдивая, доступная всяким добрым чувствам, готовая на жертвы, преданная до нежности, неизменно верная и прямая. «Рыцарская натура» — это выражение почти неизбежно приходило всем на уста при одной мысли о Толстом... Натура гуманная, глубоко гуманная!»

3

Незадолго до смерти Толстой сообщал редактору того же «Вестника Европы», что он в самое ближайшее время собирается предложить журналу свои «Охотничьи воспоминания». Он писал: «Туда войдет сверх настоящих охотничьих приключений, которыми я очень богат, множество анекдотов о живых и мертвых и вообще все, что взбредет в голову. Оно, если удастся, может выйти характерно и интересно».

Это действительно было бы невероятно интересно и, может быть, даже раскрыло кое-какие тайны творческой истории Козьмы Пруткова, если бы, к сожалению, рукопись после смерти Толстого не затерялась, как не дошла до нас большая часть переписки поэта, его записные книжки, личные бумаги, не опубликованные им при жизни стихотворения...

В наше время некоторые исследователи считают едва ли не единственной виновницей утраты толстовских бумаг Софью Андреевну Толстую. «У Софьи Андреевны не было полного идейного единства с мужем», — пишет брянский краевед Г. И. Стафеев и строит любопытную схему ее взаимоотношений с мужем, приведших к серьезным «идейным разногласиям».

Софья Андреевна будто бы вела себя так, что вызывала у Толстого ощущение одиночества. При гостях же она надевала на себя личину гостеприимной хозяйки и любящей жены. Супруги, мол, жили в «двух различных мирах», которые только соприкасались. Толстой всегда был в мажорном настроении, благожелателен к окружающим и проникнут духом альтруизма. А Софья Андреевна — всегда в миноре, главные черты ее характера — «эгоизм и своекорыстная замкнутость».

Не совсем понятно, на чем основана подобная характеристика Софьи Андреевны, но она дала повод утверждать, что, ссылаясь на завещание мужа не печатать письма «исключительно личного характера», Толстая злоумышленно уничтожила большую часть бумаг, чтобы «бесповоротно порвать все, что связывало ее с ним». Питая будто бы неприязнь к Жемчужниковым, наследникам толстовских имений, она уничтожила их переписку с Толстым. А далее следует едва ли не чистая уголовщина. Не желая, чтобы имущество досталось Жемчужниковым, она якобы «приняла свои меры» — уехала тотчас из Красного Рога, повелела вырубить «лесопарковую зону» имения, рассеяла богатейшую библиотеку, картины и иные культурные ценности...

Мало того. Она не писала о Толстом воспоминаний нарочно. Соблюдая внешнюю благопристойность, она окружила молчанием и тайной личную жизнь поэта. А тот в своих замечательных лирических стихах воспевал вовсе не Софью Андреевну, а некий «идеальный образ любимой, высоко поднятый над мелкими заботами и тревогами повседневной жизни»...

Кажется, хватит злого кощунства над любовью поэта...

За два года до смерти Алексей Толстой писал Софье Андреевне из Рима: «Во мне все то же чувство, как двадцать лет тому назад, когда мы расставались — совершенно то же».

28 июня 1875 года, ровно за три месяца до своей кончины, Толстой писал жене из Карлсбада:

«А для меня жизнь состоит только в том, чтобы быть с тобой и любить тебя ; остальное для меня — смерть, пустота, Нирвана, но без спокойствия и отдыха».