Козьма Прутков и его друзья

«Лондон, 13 июня... Два часа ночи. Я только что вернулся от Юма и, несмотря на боль, которую причиняет мне наша разлука, я не жалею о моем путешествии в Лондон, так как сеанс был поразительный.

Боткин (В.) уверовал; хочет завтра запереться, не выходить целый день, чтобы обдумать все, что он видел...

Нас было: я, Боткин, жена Юма, г-жа Миллер-Гибсон (жена cabinet-minister), одна дама-компаньонка и потом Штейнбок. Прежде всего были явления, которые тебе известны; после этого продолжали в полутемноте; вся мебель задвигалась, передвинулась; один стол стал на другой, диван стал посреди комнаты, колокольчик гулял по всей комнате и звонил в воздухе и т. д. Потом произвели полную темноту. Фортепиано заиграли сами собой, браслет был снят с руки г-жи Гибсон и упал на пол, испуская лучи света. Юм был поднят в воздух, и я щупал его ноги, пока он лежал над нашими головами. Руки обняли мои колени и брали мои руки, и, когда я захотел задержать одну руку, она растаяла...»

В начале 1861 года американский медиум Дэниэл Дуглас Юм снова появился в Петербурге. Вполне возможно, что одним из пригласивших его был Алексей Толстой.

В Петербурге Юма принимали весьма радушно, а в предыдущий его приезд он даже породнился с графом Кушелевым, женившись на его свояченнице. По словам Григоровича, шаферами на свадьбе «престижидатора» были присланные императором Александром II два флигель-адъютанта : А. Бобринский и А. Толстой. На свадьбе присутствовал путешествовавший по Госсии Александр Дюма³.

Сохранилось письмо Юма от 20 марта 1865 года, посланное им А. К. Толстому из Америки. «Через шесть недель я отплываю в Англию, и как только получу весточку от Кушелева, тотчас отправлюсь в Петербург»⁴.

Судя по письму Толстого к историку Костомарову от 2 июня 1865 года, Юм снова демонстрировал свои «чудеса» в Пустыньке.

Алексея Константиновича всегда интересовали сверхъестественные явления. Он посещал сеансы магнетизеров, гипнотизеров... На первом же сеансе Юм заставил подкатиться кресло на колесиках, стоявшее в другой комнате. Наклонил стол на шестнадцать персон, и уровень вина в стаканах оставался параллельным столу, а не полу... Толстой допускал, что это мог быть массовый гипноз.

Как и многим, Толстому было трудно примириться с тем, что человек смертен. Но интеллект его протестовал и против примитивного, сказочного объяснения вечной жизни, которое предлагала религия. В спиритизме его привлекало чувственное соприкосновение с тем, о чем говорили недоказуемые религиозные догмы. Хотелось верить, что земная оболочка, тело человека — лишь одно из возможных, временных проявлений существования личности и что со смертью тела дух не умирает.

Алексей Толстой иногда и сам посмеивался над своим увлечением. Насмешник Александр Жемчужников пошел дальше — он заставил разговаривать с читателем дух Козьмы Пруткова. Правда, это уже после смерти Алексея Толстого.

«Да, однажды, действительно по вызову Юма, я, в одном из его сеансов, не только под столом играл на гармонике, но и бросал колокольчик и даже хватал чужие коленки»,— оповестил читателей Козьма Прутков «с того света». Но отвечать Юму, как человеку нечиновному, он не стал и заговорил лишь тогда, когда объявился равный ему в чине медиум — генерал-майор в отставке и кавалер.

Алексей Жемчужников вспомнил о своих занятиях спиритизмом с Алексеем Толстым уже под старость и записал в дневнике 11 апреля 1892 года:

«...Я был бы вместе с Фомою неверующим. Мне очень нравятся слова, которые мы читаем в Евангелии :

«Верую, Господи! Помоги моему неверию!»

Это удивительно хорошо и психологически интересно. Я положительно не верю спиритизму и способен относиться даже с озлоблением к людям, которые убивают время на занятие им. Вспоминаю о сеансе у Алексея Толстого в Пустыньке... известного Юма. Это было летом после обеда. Толстой пришел мне сказать, что духи требуют моего присутствия на сеансе (сперва я не был на него приглашен). Я явился; видел вещи странные, которые объяснить не мог себе ; я был убежден, что спирит Юм не имел в числе приглашенных ни одного (сообщника?), а все-таки удалился раньше окончания сеанса, убежденный, что это — фокусы, очень интересные и для меня непонятные...»⁵

2

Хочется верить, что когда-нибудь будет написана биография замечательного русского поэта и драматурга Алексея Константиновича Толстого, в творчестве которого юмор считается чем-то второстепенным и даже случайным.

И в ней будет рассказано о его подвижническом многолетнем труде над трагедиями «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», о его раздумьях над страницами русской истории, о постановках его пьес, его путешествиях за границу и создании баллад...