Козни качка

И он дает мне желаемое, так близко и лично, дуновением ветра против моей кожи. Я чувствую запах пива, которое он пил раньше, и холодный предзимний воздух, льнущий к его коже.

— Стерлинг.

— Стерлинг, — выдыхаю я, не в силах остановиться.

Я повторяю его про себя, романтизируя звучание.

Безукоризненный. Да. Он похож на Стерлинга.

Это сильное мужское имя. Капризное и немного мечтательное имя героя любовного романа.

Сексуальное.

Предназначенное для тихих стонов и прерывистых вздохов в спальне.

Рррррр.

— Ты хочешь, чтобы я так тебя называла?

— Тебе и не обязательно это делать. — Если только ты сама не захочешь. Он не произносит последнюю часть вслух, но я почему-то знаю, что он имеет в виду.

Я извиваюсь на своем месте, а он остается сидеть на корточках передо мной, расставив ноги и свесив руки между бедер, балансируя на корточках.

Кровь бежит по всем венам моего тела, нервы вибрируют, когда он кладет костяшки пальцев мне под подбородок, чтобы поднять мой взгляд, и ласкает мою челюсть своим гигантским большим пальцем.

— Что ты делаешь? — шепчу я.

— Даже не знаю.

Краем глаза я замечаю деревянные качели в конце веранды, покачивающиеся на легком ветерке. Туда-сюда, поскрипывая. Они старые, подвешенные на шатких ржавых цепях, краска стерлась много лет назад и никогда не была заново отполирована.

Я прерываю этот момент, будь я проклята, если не сделаю этого, потому что мои нервы не готовы к этому горячему моменту.

— М-можешь помочь мне встать? — Мой голос дрожит. — Я собираюсь покачаться на качелях.

Роуди встает, протягивает мне свою большую раскрытую ладонь, и прежде чем взять ее, я изучаю подушечки его пальцев: грубые, мозолистые и крепкие.

Руки того, кто много работает, кто прикладывает усилие.

Я провожу рукой по чувствительной коже, обхватывая его большим пальцем, и он тянет меня нетребовательным рывком, пока я не становлюсь на обе ноги.

Шипение. Трепет.

Я вздрагиваю.

— Спасибо.

Он молча смотрит на наши сцепленные ладони. Сжимает мою маленькую ладошку в своей гигантской, и я замечаю контраст в нашей коже. Темнота и свет. Грубый и мягкий.

Затем он тянет меня к качелям.

Мы вместе плюхаемся на сиденье, мои ноги едва касаются земли, и я с некоторым усилием толкаю ее носком коричневого ботинка.

— Откуда ты родом? — Он вызывает у меня ненасытное любопытство.

— Флорида.

— Флорида! — я почти кричу.

Атлантический океан. Песок. Солнце.

Морская жизнь.

Кораллы и рыбы-клоуны.

Я бросаю на него застенчивый взгляд, откидывая назад прядь волос.

— Прости. Я не хотела кричать.

— Хорошо, я понял. — Он переплетает наши пальцы, и я хочу умереть. — Ты и твоя одержимость океаном. Если бы ты сказала, что выросла на стадионе «Доджер», я бы тоже закричал.

Такой милый.

Я сдерживаю улыбку, прикусив нижнюю губу, наблюдая, как мои ноги ударяются о половицы, давая качели еще один толчок.

— А как насчет тебя? Откуда ты? — спрашивает он в свою очередь, бросая на меня косой взгляд, изучая мой профиль.

Я чувствую, как он скользит по моему лицу, поэтому заставляю себя смотреть прямо перед собой, щеки пылают.

— Я отсюда, примерно в двух с половиной часах езды на север. Полагаю, это делает меня местной?

Айова. Длинные участки шоссе и соевые поля. Кукуруза.

Без выхода к морю.

— Почему ты не остался во Флориде? — Спрашиваю я в ночное небо, высматривая звезды среди скоплений серых облаков. — Разве там нет приличной бейсбольной программы?

Лучше, чем приличная, она феноменальная. Я слышала, как мой отец поэтично описывал это дюжину раз, когда моя семья ожидала, что я поступлю в Филадельфийский университет.

— В Таллахасси? Да, есть приличные. — Он скромничает, университет входит в пятерку лучших по бейсболу в стране. — Но они не предложили мне достаточно денег, чтобы играть там.

— Из какой части Флориды ты родом?

— Из Таллахасси. — Он грустно усмехается. Звук выходит гортанный и глубокий, такой глубокий и чувственный, что я благодарна мраку, скрывающему жар, ползущий по моим щекам, и звукам из дома, заглушающим стук моего бьющегося сердца.

— Ты хотел убраться оттуда к чертовой матери, да?

— В основном. Вырасти в университетском городке, а потом остаться в этом же университетском городке? Они не могли предложить мне достаточно, чтобы я остался, честно говоря. Моя мама приходила бы каждый чертов уик-энд, чтобы привезти мне передачки и прочее дерьмо.

— Я знаю, но… Флорида.

Мой тихий вздох — мечтательный и тоскливый.

Солнце, песок и купальники…

— Когда ты так шепчешь это слово, становится жутко, — он смеется, и я толкаю его локтем, дразня. Флиртуя. — У тебя кораллы, дельфины и всякое странное дерьмо в голове.

Виновна.

Он тоже у меня в голове.

— Я все еще не понимаю, как кто-то мог уехать из Флориды. — Я знаю, что это звучит немного чересчур, но мне все равно. Я бы все отдала, чтобы жить на побережье, рядом с открытым морем, с волнами.

— Потому что там жарко и многолюдно, и куда бы ты ни пошел, всюду полно назойливых туристов или сезонных птиц, прибывших в город на зиму.

Он толкает качели вперед, когда они замедляются.

— Это не может быть причиной, по которой ты туда не пошел.