Козни качка

— Почему бы тебе не поехать со мной домой?

Скарлетт смеется, запрокидывая голову назад, ткань ее рубашки натягивается на груди.

— Поехать домой с тобой, ха-ха, очень смешно.

Дерьмо. Она думает, что я шучу, и у меня сводит живот.

— Это не самая плохая идея в мире.

Эта идея укореняется в моем мозгу, и я немедленно принимаю задачу: отвезти Скарлетт в мой дом во Флориде во время перерыва.

Многие пары так поступают, верно? Навещают друг друга и прочее дерьмо? Для нее ведь вполне разумно поехать со мной на каникулы, не так ли? Провести время со мной, познакомиться с моими друзьями? Познакомиться с моими родителями?

Я не собираюсь приукрашивать: я чертовски без ума от этой девушки.

Кроме того, она любит океан, а у меня есть океан, так почему бы не отдать его ей? Если Скарлетт не видит в этом логики, значит, она более неразумна, чем я думал.

— Ты же не хочешь, чтобы я и в правду поехала с тобой домой. — Она помешивает суп. — Так ведь? Я имею в виду, мы только начали… ну, знаешь, тусоваться.

— Я не хочу просто тусоваться, помнишь? Долгий путь? — Я уточняю. — Я хочу встречаться с тобой, чтобы внести ясность.

— Ты хочешь быть эксклюзивными, — невозмутимо говорит она.

Я неловко ерзаю на месте. Почему она смотрит на меня так? Как будто я пришелец с другой планеты?

— Да, именно этого мы оба и хотим, верно?

Ее колебания длятся всего долю секунды.

— Да.

— Тогда почему ты так на меня смотришь?

Скарлетт хихикает:

— Потому что я просто… это безумие. Вся эта ситуация безумная. Ты мне действительно нравишься, просто никогда еще ни с кем не было так легко. Парни могут быть такими мудаками, и я думаю, что жду подвоха. С тобой все слишком гладко.

— Слишком гладко — это хорошо, да?

— Да. Это очень хорошо.

Я выпрямляюсь в кресле, как золотистый ретривер, виляющий хвостом, взволнованный тем, что угодил своему хозяину, и воспринимаю слова Скарлетт, как похвалу.

— Я же сказал, что ненавижу игры.

Ее глаза сияют.

— Но тебе нравятся наши игры.

— Да, черт возьми, — тихо говорю я, приподнимая бровь. Господи, какая же она сексуальная. — Правда или ложь, что ты хочешь спать со мной.

— Ты такой надоедливый, — стонет Скарлетт.

— Ответить на вопрос.

— Правда. — Она неопределенно пожимает плечами, отхлебывая суп с ложки.

Я ухмыляюсь:

— Правда или ложь, что ты находишь меня привлекательным.

— Надень поводок на шею своему эго, черт возьми. Конечно, я нахожу тебя привлекательным, а кто не находит? — Скарлетт скрещивает руки на груди и устремляет взгляд к потолку. — Правда или ложь, что ты хочешь спать со мной?

Теперь мне эта игра нравится больше, когда она сотрудничает.

— Правда.

— Правда или ложь, что ты находишь меня привлекательной?

— Тоже правда.

Скарлетт размешивает взбитые сливки, положенные поверх горячего шоколада, пена медленно тает в ее кружке.

Она облизывает её, баюкая кружку, делая еще один глоток с мучительным стоном.

— Правда или ложь, — неуверенно начинает Скарлетт, теребя ложку, лежащую в суповой миске. — Это нормально для девушки быть девственницей в возрасте двадцати одного года.

Э-э… что сказать?

— Я не знаю, как на это ответить. — Может, я иногда и придурок, но то, что кто-то делает в спальне — это его личное дело. — Вряд ли имеет значение, девственница она или нет.

— Правда или ложь: девственницы выводят тебя из себя.

Я усмехаюсь. Что, черт возьми, это за вопрос?

— Нет?

— Выбери один, Стерлинг: правда или ложь.

— Ложь — однозначно. У меня никогда не было секса ни с одной из них, но это не имеет значения, является ли кто-то девственником или нет. Это не вирус.

— А что, если бы этой девственницей была я?

Я смеюсь слишком громко, заставляя соседний столик вытягивать шеи и оглядываться.

— Ты же не девственница, хватит валять дурака.

Скарлетт краснеет и опускает голову, чтобы я не видел ее пылающих щек.

— Может быть, в доме меня не просто так прозвали членоблокатором, ты когда-нибудь думал об этом?

Теперь я хмурюсь.

— Не смей так себя называть, и нет, они называли тебя членоблокатором, потому что придурки, и им было скучно, а не из-за того, что ты сделала что-то не так.

— Я просто говорю.

— Ну не надо, это не смешно. — Она не притронулась к супу, и он, должно быть, остыл. — Ты разве не голодна?

— Да, но мои нервы только что пришли в неистовство. — Вместо того чтобы есть, она проводит ладонями вверх и вниз по штанинам, словно вытирая пот. — Мне нужно тебе кое-что сказать, возможно, это будет ужасно.

Я откидываюсь назад, широко расставив ноги под столом. Жду.

— Я — скала, Скарлетт. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

— Верно, — медленно произносит она. — Я просто не хочу тебя разочаровывать, потому что знаю, к каким девушкам ты привык, а я совсем не такая.

— Я сам решаю, к каким девушкам я привык.

Я понятия не имею, что она пытается мне сказать, но могу сказать, что это важно, и сжимаю губы; я в шаге от того, чтобы сказать ей, что влюбляюсь в нее посреди чертовой закусочной, просто чтобы успокоить ее нервы, взять этот обеспокоенный взгляд на ее лице и превратить его в улыбку.

Скарлетт выглядит одновременно решительной и испуганной, как будто ее сейчас вырвет, все еще теребя край салфетки.