Козни врагов наших сокруши...

В ноябре 1 61 0 года в патриаршие палаты явился вождь полякующей партии, боярин Михайло Салтыков, и начал речь о Сигизмунде, "все на то приводя, чтобы крест целовати самому королю". Но напрасна была эта коварная попытка: непреклонный и всегда решительный Патриарх властно прекратил эти хитрые речи Салтыкова. Тогда на другой день изменник явился к первосвятителю уже с боярами правительствующей думы и стал прямо требовать разрешить народу целовать крест польскому королю, отдаваясь в его полную волю и чтобы первосвятитель Церкви отписал об этом к королю под осажденный Смоленск в грамотах.

" Стану писать к королю грамоты, - мужественно сказал Патриарх, - и духовным властям велю руки приложить, если король даст сына на Московское государство, если королевич крестится в Православную веру нашу, а литовские люди выйдут из Москвы. А что положиться на всю королевскую волю, то видимое дело, что нам крест целовать самому королю, а не королевичу, и я таких грамот не благословляю вам писать и проклинаю того, кто писать их будет; а русским людям напишу, что если королевич на Московское государство не будет, в православную веру не крестится и литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за православную веру".

Вот решительное и мощное слово о неустанной борьбе за то, что всего дороже для нашего народа, за веру православную! Это слово привело в ярость изменника Салтыкова, который понял всю силу этого слова. С наглыми ругательствами наступал он на святейшего Патриарха и даже бросился на него с ножом. А Гермоген, подняв руку с крестным знамением, сказал: " Крестное знамение да будет против твоего окаянного ножа. Будь ты проклят в сем веке и в будущем!"

" Это твое начало, господин, - обратился Патриарх к первому советнику боярской думы -князю Мстиславскому: - Ты больше всех честию, тебе следует больше других подвизаться за веру православную: если ты прельстишься, то Бог скоро прекратит жизнь твою, и род твой возьмет от земли живых и не останется никого из рода твоего в живых".

Такие потрясающие слова Патриарха привели в сильное волнение присутствующих: даже такой закоренелый изменник, как Салтыков, поспешил испросить у Патриарха прощение, извиняя себя тем, что "безумен был и без памяти говорил". Патриарх отпустил бояр, но не успокоился на сих объяснениях. Несмотря на то, что поляки своими патрулями сторожили Кремль и весь город, святитель разослал своих дворовых людей собирать народ в Успенский собор. С церковного амвона он объяснил им всю грозную опасность настоящего положения для Церкви и отечества и прямо запретил целовать крест польскому королю Сигизмунду, убеждая народ стоять за веру православную. Вот где первое начало народной борьбы с поляками и русскими изменниками! Во главе ее стал сам первосвятитель Церкви, и его слова стали разноситься по всем концам России. Поляки не успели помешать этому важному и решающему собранию, вскоре после него окружили Патриарха своим надзором и стражею, но начало народной борьбе было уже положено. В следующем году жители Ярославля писали в своей грамоте по городам: "Если бы Патриарх Гермоген не учинил такого досточудного дела, то никто, из боязни польских и литовских людей, не смел бы молвить ни одного слова... "

Между тем наши послы под Смоленском на все требования поляков отвечали отказом. Когда Салтыков от имени бояр прислал им грамоту с приказом, чтобы послы приказали смольнянам сдать город Сигизмунду, митрополит Филарет сказал: "Таким грамотам по совести повиноваться нельзя: писаны они без воли Патриарха, а нас отпускал сюда Патриарх". А князь Голицын прибавил: "Когда мы стали без государя, Патриарх у нас человек печальный, и без него в таком важном деле решать не подобает". Что же касается требования, чтобы смольняне, изменив своей присяге, сдали город полякам, то послы отвечали: "Бог и русские люди никогда не простят нам этого, и земля нас не понесет".