Более того, в результате войны не только западные союзники сохранили и укрепили свободу своих режимов, но и побежденные немцы, в той части Германии, которая осталась в сфере западного влияния, снова получили возможность жить в системе демократического, правового строя и пользоваться свободой.
Дело было не только в западной культуре, а и в знакомстве с общественной структурой и общественными идеями и идеалами Запада, что во время войны и после нее стало доступно многим миллионам русских людей. Этот вполне естественный интерес и был объявлен «низкопоклонничеством перед Западом» или «безродным космополитизмом».
Сталин и Жданов пытались таким путем подавить в народе стремление выяснить характер и происхождение двух главнейших явлений, которыми привлекал к себе Запад: свободы и высокого материального уровня жизни.
Как бы в компенсацию за это запрещение народу был предложен самый вульгарный шовинизм, ничего общего не имевший ни с русским национальным сознанием, ни, конечно, с русской культурой.
В эти послевоенные годы аппарат Жданова мобилизовал все силы, дабы декларировать превосходство русских над всем миром во всем, начиная с изобретения книгопечатания и первого паровоза и кончая большинством географических открытий.
Шовинистическая лесть, инспирированная Агитпропом, не могла не вызывать отталкивания у народа, культура которого задолго до большевиков получила мировое признание. Она отражала коммунистический комплекс неполноценности в области культуры, который партийное руководство в послевоенный период пыталось механически перенести на весь народ.
Ждановская политика репрессий и угроз «чуждым советской литературе людям, вроде Зощенко и Ахматовой»[502]
, распространялась на многих писателей, композиторов и особенно на историков.Уже Постановление от 26 августа 1946 года особенно остро нападает на «… чрезмерное увлечение постановкой пьес на исторические темы»[503]
.Особенно начиная с 1948 года, в советской прессе под давлением ждановского Агитпропа появляется много статей, обвиняющих как отдельных историков, так и Институт истории Академии наук в целом в «забвении партийности в научной работе», в «буржуазном объективизме», в «грубоошибочных антимарксистских трактовках ряда важнейших исторических проблем»[504]
.Редакционная статья журнала «Вопросы истории», вспоминая «шатания» в рядах историков, перечисляет теперь все их «грехи» времен войны и сразу после нее: «… была сделана попытка оправдать войны Екатерины II тем соображением, что Россия стремилась якобы к своим естественным границам и что в результате приобретений Екатерины советский народ в войне с гитлеризмом имел необходимые спасительные плацдармы для обороны. Раздавались требования пересмотреть вопрос о жандармской роли России в Европе впервой половине XIX века и о царской России, как тюрьме народов … Подымались на щит, как якобы герои русского народа, генералы Скобелев, Драгомиров, Брусилов, а в Армении ухитрились превратить в национального героя даже Лорис-Меликова. Кое-кто договорился до того, что открыто стал требовать замены классового анализа исторических фактов оценкой их с точки зрения прогресса вообще, с точки зрения национально-государственных интересов. Понадобилось прямое вмешательство Центрального Комитета нашей партии, созыв им специального совещания историков, чтобы дать отпор этим ревизионистским идеям»[505]
.Власть признала, что во время войны обнаружился массовый отход от коммунистической доктрины. В 1948 году по официальной оценке редакционной статьи «Вопросов истории» оказывается: «…во время Отечественной войны в силу целого ряда обстоятельств на отдельных участках исторической науки произошло усиление буржуазной идеологии»[506]
.Патриотическая и национально-государственная точка зрения, допущенная частично во время войны, снова была объявлена «буржуазной».
Большое количество ценных работ было подвергнуто разгрому, еще большее, вероятно, не увидело света[507]
.Редактор сборника «Петр Великий», профессор А. И. Андреев, подвергшийся особо жестоким нападкам, заявил о своей работе — «… книга готовилась в 1942–1944 годах, а вышла в свет в 1947 году», редактор «не перечитал своей статьи» и «многое из того, что в ней есть, он не стал бы писать теперь»[508]
.Но несмотря на все усилия ждановского аппарата, свести на нет тот огромный психологический перелом, который пережил весь народ во время войны, коммунистической власти не удалось. Тонкий наблюдатель и живой свидетель этого времени Б. Л. Пастернак пишет об этом времени:
«Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победой, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание»[509]
.Глава 37
Партия после войны