КПСС у власти

«До сентябрьского пленума (1953 г. — Н.Р.) — говорил секретарь Смоленского обкома П. И. Доронин — хозяйство области находилось в запущенном состоянии. Колхозники из года в год производили основных сельскохозяйственных продуктов не больше, а меньше. Сокращалось производство, уменьшалась выдача на трудодни, снижались денежные доходы … люди приходили в отчаяние, потому что каждому хотелось, чтобы дело поправилось, а оно ухудшалось …

Трудно представить себе, насколько плохо было в деревне. Имелись целые районы, в селах которых на протяжении многих лет не только не строили новых домов, но даже крыши не обновлялись»[497].

Эта мрачная картина дополняется Дорониным, когда он касается посевных площадей. Говоря о невозможности распространить севооборот на всю значащуюся в Смоленской области пахотную землю, секретарь обкома жалуется: «У нас сейчас в пашне значится 200 тыс. гектаров леса, которому 16–20 лет. Чтобы ввести в колхозах севообороты, надо всю пашню включать. А как ее включишь, когда там растет 20-летний лес?»[498].

В 1958 году на Смоленщине, оказывается, не были еще подняты земли, запущенные во время войны и после войны. Голод 1946 года, общий упадок сельского хозяйства нельзя было отнести только на счет немцев, и секретарь Омского обкома В. П. Калущинский прямо признает это, говоря о положении в Сибири: «Разве это было только на Смоленщине, о которой говорил тов. Доронин … это не только на Смоленщине, в которой побывали немцы. Это было и в Сибири»[499].

В результате этой политики партии в стране с 1946 года начался сильный голод. Конец войны не только не принес облегчения, но в связи с засухой 1946 года в ряде областей, особенно на востоке, голодная смерть преследовала население. Цифры умерших от голода в 1946–1947 годах до сих пор не опубликованы, хотя Хрущев и признал, что в течение первого десятилетия после войны массовое недоедание, недостаток не только мяса, молока, сахара, но очень часто и хлеба (см. его речь в Рязани, «Правда» от 13 февраля 1959 года), были постоянным явлением. А жалобы на отсутствие продуктов первой необходимости «расценивались чуть ли не антисоветскими».

Жестокая борьба развернулась после войны, как и следовало ожидать, на идеологическом фронте. Недаром послевоенный период остался в памяти у интеллигенции под названием «ждановщины», подобно тому, как годы наиболее свирепого террора (1937–1938) вошли в историю и в память народа как «ежовщина»[500].

Андрей Александрович Жданов принадлежал к молодому поколению той части «революционной демократии» 1917 года, которая безоговорочно примкнула к Ленину, видя в нем создателя аппарата неограниченного властвования.

В двадцатых годах он стал уже одним из выдвиженцев Учраспреда и послушным орудием секретаря ЦК, от которого за свою верность он получил Нижегородский (Горьковский) обком, где и просидел почти 10 лет. Сталин не забыл Жданова в Нижнем и после XVII съезда (январь 1934 года) сделал его секретарем ЦК по пропаганде и агитации.

Жданову совместно с Кировым следует приписать инициативу восстановления преподавания «гражданской» истории в школах и восстановления исторических факультетов при университетах, ликвидированных на рубеже 1929–1930 годов. Это был первый шаг на пути отказа от чисто интернационального воспитания в последовательно марксистском духе, оставшегося со времен Луначарского и Крупской.

Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 15 мая 1934 года о восстановлении преподавания истории было своего рода скрытым признанием невозможности создания «пролетарской культуры» и попыткой обойтись дозированной по воле вождя амальгамой — смесью интернациональной и классовой доктрины коммунизма со взятой со всевозможными оговорками национальной культурой.

Пушкин перестал быть только «выразителем дворянско-помещичьих интересов», а Менделеев — «слугой развивающегося капитализма». Новая тенденция раскрылась в «борьбе с ошибками школы М. Н. Покровского», открытых в так называемых «Замечаниях» Сталина, Кирова и Жданова по поводу проекта нового учебника истории в августе 1934 года.

«Русская история с древнейших времен» М. Н. Покровского (одобренная лично Лениным), закрывавшая по-марксистски подход к прошлому с патриотических позиций, отрицавшая общенациональные интересы и чувства и пытавшаяся отыскать повсюду в качестве движущей силы «классовые интересы», перестала быть обязательным эталоном.

Сталин в этот период настолько доверял Жданову, что назначил его после убийства Кирова первым секретарем Ленинградского обкома партии. Это означало, что Жданов знал подлинные обстоятельства убийства. В то же время этим назначением Сталин сделал его по существовавшей тогда партийной традиции вторым человеком в партийной иерархии и как бы своим наследником.