Крабат

Теперь вступили вместе ещё двенадцать или пятнадцать девушек, которые хором допели строфу до конца. Затем первая девушка озвучила следующую строфу - и так они пели дальше, одна поочерёдно со всеми другими, песню за песней.

Крабат помнил такое ещё у себя дома. В пасхальную ночь девушки по обыкновению ходили с песнями вперёд-назад по деревенской улице, с полуночи до утренней зари. Они шли по три или четыре в ряд, тесно друг за другом, и одна из них - это он знал - была канторка, запевщица: она, с самым красивым и чистым голосом, шла в первом ряду и могла запевать - она одна.

Звук колоколов нёсся издалека, девушки пели, а Крабат, сидящий у костра под деревянным крестом, не осмеливался вздохнуть. Он только прислушивался - прислушивался к деревне вдали и был будто околдован.

Тонда подкинул ветку в пламя.

- Я любил одну девушку, - сказал он. - Воршула - так было её имя. Сейчас она уже полгода лежит на кладбище в Зайдевинкеле, я не принёс ей никакого счастья. Ты должен знать, что никто из нас, с мельницы, не приносит девушкам счастья. Я не знаю, почему так, и страху нагонять на тебя тоже не хочу. Но если ты когда-нибудь полюбишь девушку, Крабат, то не выдавай себя. Позаботься о том, чтобы Мастер этого не узнал - и Лышко, который ему всё доносит.

- Мастер и Лышко как-то связаны с тем, что твоя девушка умерла? - спросил Крабат.

- Я не знаю, - сказал Тонда. - Я знаю только, что Воршула была бы сейчас в живых, если бы я сохранил её имя при себе. Я понял это, лишь когда стало слишком поздно. Но ты, Крабат - ты знаешь это теперь, и ты знаешь это своевременно: ни в коем случае, если у тебя когда будет девушка, не выдавай её имя на мельнице. Ни за что в мире не дай его из тебя вытянуть. Никому, слышишь! Ни наяву, ни во сне - тогда ты не навлечёшь на вас обоих несчастье.

- Об этом не беспокойся, - сказал Крабат. - Мне нет дела до девушек, и не представляю себе, чтоб это изменилось.

С наступлением дня смолкли колокола и пение в деревне. Тонда отколол ножом две щепки от деревянного креста, их они сунули в кострище и дали обуглиться на концах.

- Что такое пентаграмма, - спросил Тонда, - ты, наверно, знаешь?

- Нет, - сказал Крабат.

- Смотри сюда!

Пальцем он начертил фигуру на песке - пятиконечную звезду, образованную из пяти же прямых линий, каждая пересекалась с двумя другими - так, что целиком можно было нарисовать, не отрывая руки.

- Это и есть знак, - сказал Тонда. - Попробуй начертить так же!

- Это наверняка не так трудно, - заметил парнишка. - Ты сначала так сделал... а потом так... а потом так...

С третьего раза Крабату посчастливилось нарисовать на песке пентаграмму без ошибок.

- Хорошо, - сказал Тонда, вложив ему в руку одну из двух щепок. - Встань у костра на колени, наклонись над углями и нарисуй мне этот знак на лбу. Я скажу тебе, что ты должен проговорить...

Крабат сделал, как велел ему старший подмастерье. В то время, как они оба рисовали друг другу пентаграмму на лбу, он медленно повторял за Тондой:

"Я мечу тебя, брат,

Углём деревянного креста,

Я мечу тебя

Знаком Тайного Братства".

Затем они обменялись пасхальными поцелуями в левую щёку, засыпали песком кострище, разбросали оставшиеся дрова и отправились в обратный путь.

Снова Тонда направился по тропе через поля, по краю деревни, к мутному в утреннем тумане лесу - тут перед ними всплыли очертания призрачных фигур в сумерках. Беззвучно, длинным рядом им навстречу вышли деревенские девушки: тёмные платки на головах и плечах, каждая с глиняным кувшином для воды.

- Пойдём, - тихо сказал Тонда Крабату, - они добыли пасхальную воду, давай не будем их пугать...

Они притаились в тени ближайшего кустарника и дали девушкам пройти мимо.

Пасхальную воду - парнишка знал это - нужно в пасхальное утро до восхода солнца молча зачерпнуть из источника и молча нести её домой. Если в ней умыться, станешь красивым и счастливым на весь год - так, по крайней мере, говорят девушки.

И кроме того, если принести пасхальную воду в деревню, не оглянувшись, можно встретить будущего возлюбленного; это тоже девушки говорят - и кто знает, как к этому относиться.

Помни, что я Мастер

Мастер приделал воловье ярмо в открытых дверях дома, оба конца были на высоте плеч крепко прибиты к косяку. Когда парни возвращались, они должны были по одному пригнуться и пройти со словами: "Я склоняюсь под ярмом Тайного Братства".

В сенях их ожидал Мастер. Каждому из них он давал пощёчину по правой щеке, крича: "Помни, что ты школяр!"

Потом он бил их по левой щеке и добавлял: "Помни, что я Мастер!"

Тут мукомолы должны были три раза низко поклониться мельнику и дать ему клятву: "Я буду послушным тебе, Мастер, во всём, ныне и присно".

Тонду и Крабата тоже встретили подобным образом. Мальчишка ещё не подозревал, что с этого момента он был обречён Мастеру, оказывался в полной его власти телом и душой, в смерти и жизни, целиком и полностью. Он присоединился к другим мукомолам, которые стояли в дальней части коридора и, казалось, ждали утренней каши - все, как Тонда и как он сам, с пентаграммами на лбах.