Крабат

В конце первой недели марта погода переменилась. Подул западный ветер, небо сплошь затянуло серыми тучами.

— Снег пойдёт, — брюзжал Кито, — костями чувствую.

И действительно, пошёл немного, большими мокрыми хлопьями, затем промеж них упали первые капли, снег перешёл в дождь, который так дальше и забарабанил.

— Знаешь что? — заметил Андруш Кито. — Тебе бы квакшу себе завести, на кости твои нельзя больше положиться.

Мерзкая же была погода! Хлестали штормовые ливни, а снег и лёд стаяли, отчего мельничный пруд угрожающе переполнился. Им пришлось выходить в сырость, перекрывать шлюз, ставить подпорки.

Сдержит ли плотина наводнение?

«Если так пойдёт дальше, и трёх дней не минует, как мы потонем вместе с мельницей», — думал Крабат.

Вечером шестого дня дождь перестал, пелена туч разошлась, затем вспыхнул на несколько мгновений чёрный, весь в каплях влаги лес в лучах заходящего солнца.

После, ночью, Крабату приснился страшный сон: огонь разгорелся на мельнице. Мукомолы вскочили со своих тюфяков, с шумом бросились по лестнице вниз, но сам он, Крабат, лежал как чурбан на своих нарах, не в силах сдвинуться с места.

Уже запахло палёным, уже посыпались первые искры ему на лицо — тогда он с воплем вскочил.

Он протёр глаза, зевнул, огляделся вокруг. И — вдруг оторопел, не поверил тому, что увидел. Где парни?

Тюфяки пусты и оставлены — оставлены в спешке, по всей видимости: торопливо сброшенные оделяла, скомканные льняные простыни. Тут шерстяная кофта на полу, там шапка, шейный платок, пояс, — всё отчётливо видно в отсвете дрожащего красного света за слуховым окном…

Мельница горела на самом деле?

Крабат — остатки сна слетели с него — распахнул окно. Высунувшись наружу, он увидел, что на площадке перед мельницей стоит повозка, доверху нагруженная, затянутая почерневшей от дождя парусиной, запряжённая шестёркой коней — все шесть чёрные как вороны. На козлах сидел некто с высоко поднятым воротником плаща и шляпой, надвинутой на лоб, тоже чёрный как ночь.

Только петушиное перо на его шляпе — перо было ярким и красным. Словно пламя, полыхало оно на ветру: то взвивалось, резко и ослепительно, то никло, будто хотело погаснуть. Его сияние охватывало площадку и заливало её мерцающим светом.

Мукомолы в спешке бегали между домом и фургоном туда и сюда, сгружали мешки, тащили их в мукомольню, выбегали снова. Всё проходило молча, в лихорадочной спешке. Ни окриков, ни ругани, только тяжёлое дыхание парней — и время от времени возница щёлкал кнутом над самыми их головами, так, что они могли чувствовать движение воздуха, это подстёгивало их удвоить рвение.

Рвение выказывал даже Мастер. Он, который обычно ни с одним пустяком не помогал на мельнице, никогда пальцем не шевельнул бы — сегодня ночью он был с ними. Он вкалывал наперегонки с другими, слово ему за это платили.

Между делом он ненадолго прервал свою работу и растворился в темноте — не чтобы передохнуть, как подозревал Крабат, вместо этого он взбежал к мельничному пруду и, убрав сначала подпорки, открыл шлюз.

Вода хлынула в мельничный ручей, пошла с бурлением, волнами и толчками полилась в лоток. Скрипя, начало вращаться колесо; потребовалось некоторое время, чтобы оно пришло в движение, но дальше закрутилось довольно резво. Теперь с глухим грохотом должны были вступить поставы, но заработал только один — и с таким звуком, который был парнишке незнаком. Казалось, он исходил из самого дальнего угла мельницы, шумный треск и дребезжание, сопровождаемые отвратительным визгом, который скоро перешёл в гулкий, бьющий по ушам вой.

Крабат припомнил Мёртвый Постав, он почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Между тем внизу работа продолжалась. Фургон разгрузили, и у мукомолов был небольшой перерыв — но недолго, потом началась по новой эта канитель, только на этот раз мешки таскали от дома к повозке. Что бы в них ни было раньше, теперь его несли обратно в перемолотом виде.

Крабат хотел сосчитать мешки, но от этого начал клевать носом. С первым криком петуха его разбудило громыхание колёс повозки. Незнакомец, он ясно видел это сейчас, правил, щёлкая кнутом, через мокрый луг, к лесу — и странно: за тяжело нагруженным фургоном не оставалось никакого следа на траве.

Мгновением позже шлюз был закрыт, колесо мельницы остановилось. Крабат шмыгнул обратно на своё место и натянул одеяло на голову. Парни поднялись по лестнице, пошатываясь, усталые и выжатые. Без слов они занимали свои спальные места, только Кито пробормотал что-то про трижды проклятое новолуние и адскую каторгу.

* * *

Наутро Крабат от усталости едва поднялся с тюфяка, у него гудела голова и было неприятное чувство в животе. За завтраком он разглядывал парней: они были сонными и невыспавшимися. Угрюмо они запихивали в себя кашу. Даже Андруш не был в настроении шутить, мрачно он таращился на миску и не издавал ни звука.

После еды Тонда отвёл мальчика в сторону.

— Плохо провёл ночь?