Крабат, или Преображение мира

Там лежат они и поныне, а ученые ломают голову над острыми краями этих осколков: ведь если ледник протащил их с собой больше двух тысяч километров, то у них должна быть округлая форма. А какой-то геолог самолично раздробил один такой камень, взвесил кубический дециметр полученной пыли на ювелирных весах, изучил под мощным микроскопом и обработал всевозможными кислотами, потом поехал на Шпицберген, а точнее, на Западный Шпицберген, высадился на берег в Хорнсунне - дело было в августе, погода приятная и море гладкое, как зеркало, и взобрался на гору Хорнсунтинн высотой тысяча четыреста метров. Когда до вершины было уже рукой подать, ученый геолог отбил от голой скалы кучу осколков, затолкал их в рюкзак и с превеликим трудом, но благополучно доставил сперва на корабль, потом домой, а потом и в свою лабораторию; там раздробил, взвесил, изучил под микроскопом, обработал кислотами и установил со всей научной достоверностью, что лесной валун с острыми краями, лежащий на расстоянии двух и трех десятых километра к западу от среднего колена реки Саткулы, ведет свое происхождение от горы Хорнсунтинн на" Западном Шпицбергене. А округлой формы не имеет.

Ученый геолог сделал из этого вывод, что в прежние времена камни тоже были лучшего качества, чем нынешние.

Из чего в свою очередь можно заключить, что даже его наука, имеющая дело лишь с мертвым камнем, может и заблуждаться, коли сбрасывает со счета знания, почерпнутые простым народом из каких-то таинственных источников.

Но в ту пору Крабат наорал на канонира за его пороховые забавы - не из-за возможных затруднений для ученых мужей будущего, а просто потому, что ему не хотелось собирать и стаскивать в кучу разлетевшиеся обломки. Однако ландскнехты, не обращая на него внимания, продолжали изо всех сил колотить в такт барабану по остаткам валуна до тех пор, пока не превратили их в щебень.

Тогда Крабат в бешенстве вырвал у барабанщика обтянутый телячьей кожей барабан и напялил его на голову вожака, или как он там у них назывался.

Вожак отшвырнул барабан барабанщику, и тот спокойно натянул на него новую шкуру.

Крабату же он сказал: "Телячьих шкур в запасе больше нет. И если еще понадобится, натянем на барабан твою, баранью!"

Вся его рать покатилась со смеху. А вожак продолжал: "Мы и сейчас сдерем с тебя шкуру, коли не обеспечишь нас немедля работой. На восемь часов, включая перерыв на обед и на полдник. И на полдник, - повторил он, - неплохо, верно? Мы в твоем распоряжении, господин полковник. А может, ты генерал?"

Растерявшись от такого натиска, Крабат не мог придумать ничего путного и приказал собрать щебень и вымостить дорогу через лес.

Он надеялся, что таким манером отделается от них; попутно - так сказать, как побочный продукт - ему пришла в голову мысль, что, если использовать ландскнехтов для таких работ, и от них будет хоть какой-то прок.

К полудню все было собрано до камешка и лесная дорога вымощена - насколько хватило щебня. Она и теперь существует и посреди леса неожиданно кончается предупреждающим знаком с изображением человека, сломавшего себе шею.

Вожак пристроился к дереву рядом с Крабатом, отстегнул гульфик и стал мочиться. При этом бормотал, как бы ни к кому не обращаясь: "Если теперь этот маг-недоучка заставит нас считать сосновые иглы или собирать голубику, он попадет в рай быстрее, чем Тилли (Тилли (1559-1632) - полководец германского императора в период Тридцатилетней войны. - Здесь и далее примечания переводчиков.) в Магдебург". Потом вдруг направил струю на Крабата и заорал: "Давай настоящую работу!"

Крабат отвесил ему такую затрещину, что струя мигом иссякла, и сказал: "Мне нужен холм под виноградник, настоящий большой холм с крутым спуском к югу. Немедля соорудите такой холм, а чтоб земля не осыпалась, поставьте через каждые десять метров по человеку - пусть подпирают холм изнутри".

Вожак трижды топнул, потом широко расставил ноги и рявкнул: "Слушаю и повинуюсь, господин полковник!" Получив такой приказ, он уже всерьез поверил, что Крабат никак не ниже чином.

Новое задание явно пришлось ему по вкусу, он энергично забегал вдоль строя, от полноты души ругаясь на чем свет стоит и назначая очередников к закапыванию заживо.

Ландскнехты только плечами пожали - приказ есть приказ. Когда они закопали первого, Крабат бросился наутек. Где-то в самой чаще он опустился на землю, закрыл глаза и заткнул уши. Но мало-помалу ощущение вины как-то притупилось и уступило место простой и ясной мысли - ведь ландскнехты были все ж таки не настоящие люди, а всего лишь куски камня, обращенные им на короткое время в людей.

Какие возможности тут открывались! Чего он только не мог совершить! Он почувствовал, что превращается в великана - и в то же время как бы теряет вес и отрывается от земли, взмывает ввысь и возносится на вершину высочайшей горы; где-то далеко-далеко внизу океаны и континенты, он повелевает морскими течениями, обращает вспять реки, осушает болота, орошает пустыни - сколь жалкими по сравнению с этим покажутся подвиги Геракла!