Краденая победа

несколько часов он будет в городе. Если вы не откажетесь от престола, Двадцать

Пятый полк окажет нам всю необходимую помощь. Даже если случится чудо, и вы

сможете его остановить - начнется новая война, а вы знаете, какими силами

располагает Темеса. Не лучше ли уступить, что-то сохранив, чем потерять в бою

все?

Валладжаху показалось, что пол уходит из-под ног. Еще миг назад казалось, что

самое худшее - пленение жены, и, выручив ее, он сможет разделаться с

заговорщиками. Но если проклятый темесец прав, и переворот одобрен в Майлапуре,

а то и самой Темесе, если подавление мятежа вызовет открытое вторжение?

Даже Раммохан Лал, не проигравший ни одной битвы ни на суше, ни на море,

говорил, что новая война с Темесой - самоубийство. Хотя ненавидел кичливых

победителей куда больше правителя: он видел темесцев в деле. Да и сам Валладжах

понимает не хуже: начинать войну с Темесой, имея крошечный огрызок прежнего

царства, пятитысячное войско и несколько старинных пушек - сущее безумие. Даже

без союзников враг бросит в бой полков тридцать, а с союзниками выйдет далеко за

сто тысяч. Один к двадцати - перебор даже для непобедимого Лала, а как воевать

без адмирала? Ведь если даже старый друг выживет, командовать войском не сможет

еще долго...

Но Валладжах чувствовал: отступать без боя нельзя. Он хорошо помнил, как

темесцы заставили его расстаться с большей частью Джайсалмерской земли,

согласиться на выплату дани, навсегда отказаться от возможности иметь флот и от

морской торговли. Помнится, темесцы обещали мир и покой... Но Джайсалмер не

получил ни того, ни другого, и всего через несколько месяцев после заключения

мира началось это. Старый адмирал прав: с северянами нельзя договориться, их

можно только убивать. Впрочем, сначала - последняя попытка.

- У меня есть к вам встречное предложение, Фанцетти. Вы освобождаете женщин,

моего сына, а также, если они у вас есть - пленных гвардейцев. А потом покидаете

пределы Джайсалмера невозбранно. Что касается Темесы и Двадцать Пятого полка - я

не думаю, что великая северная держава могла нарушить мирный договор. Если бы

это было так, полк был бы уже в городе, но поскольку его нет... Словом, хотя вы

все заслуживаете смерти, мы готовы удовлетвориться изгнанием.

"А ведь он прав! - с внезапным ужасом подумал Фанцетти. - Если в Майлапуре

решили остановить вторжение... Но я же не светский офицер, которого можно

принести в жертву, а магистр Церкви Единого-и-Единственного!" И все-таки, если

Валладжах прав... Фанцетти поймал себя на том, что готов принять предложенные

условия и даже - невероятно! - откупиться головой Бахадура. Пришлось напомнить

себе, что, даже решись Валладжах пожертвовать женой, отдать палачам наследника

престола - значит обессмыслить победу. Он ведь не знает, что наследник исчез...

"А если знает? - обожгла догадка. - И не исчез, а..." Но отступать все равно

некуда, и Фанцетти произнес:

- Думайте о царевиче Нарасимхе, ваше величество. Подумайте о наследнике. И о

моей душе тоже. Единый-и-Единственный не простит мне, если я допущу гибель

младенца, виновного лишь в том, что он сын раджи.

Рука Валладжаха дернулась к кривому кинжалу-бичхве, единственному оружию,

которое он захватил с собой. И безвольно опустилась. Он понял, что принял

решение, и остальное стало безразлично. Жаль только, он не сделал этого раньше -

сколько людей погибло понапрасну...

- Хорошо, - медленно и хрипло выговорил Валладжах. - Я согласен на ваши

условия. Что я должен делать?

Теперь Фанцетти и не пытался скрыть радость от близкой, и теперь уже

неотвратимой, как наступление утра после ночи, победы.

- Мы с Бахадуром посовещались и написали текст отречения от престола, -

темесец вынул из-за пазухи внушительного вида грамоту, исписанную убористым

почерком профессионального писца. "Сволочи, небось, заранее все приготовили!" -

пронеслось в голове правителя. - От вас нужна лишь подпись и печать. Пройдемте в

покои - заодно вы удостоверитесь, что вашей жене ничего не угрожает.

... Как ни странно, мятежники сдержали слово. Руки рани были связаны, но

больше ей ни в чем не чинили неудобств, даже покрывало осталось на голове.

"Может быть, не осталось, а было водружено" - подумал правитель.

- Подписывайте, - произнес Фанцетти. Вроде бы без нажима, даже как-то

равнодушно - но Валладжах понял: отказ будет означать гибель - и его, и жены и

сына. А может, и нечто худшее, чем гибель. Он взял из рук Фанцетти перо и

поставил широкий росчерк, потом, закоптив над огнем лампы перстень-печать,

прижал его к грамоте.

В комнате повисла напряженная тишина: на глазах присутствующих вершалось то,

чего никогда еще не было, и не просто не было, а не было, потому что не могло

быть никогда. Правителям Джайсалмера, разумеется, доводилось и терпеть

поражения, и погибать, и даже - страшный позор! - умирать в плену. Но

добровольно отдавать власть - никогда. И Бахадур, стоящий за спиной Фанцетти, и

сам темесец, и воины, охранявшие переговорщиков, стояли, боясь шелохнуться. И

тогда встала Кайкея.

- Ты все-таки сделал это, - произнесла она негромко. И резким движением головы