Сжал сосок сильнее, ощущая, как в ответ мышцы ее влагалища сдавили член. Бл***дь, он не продержится, его разорвет так же быстро, как и в прошлый раз. Ускоряя толчки, притянул к себе еще ближе, пальцами спереди под юбку, под трусики, раздвинуть нижние губы, отыскивая твердый клитор.
– Дааа, – всхлипнула, когда он почти коснулся ее там.
– Что – да? – выдыхая широко открытым ртом у ее уха. – Что – да?
– Да, – как в беспамятстве подается вперед к его руке, но он перестает двигаться в ней и намеренно не касается клитора. Его сводит с ума этот трепет, сводит с ума ее предвкушение и то, как молитвенно дрожит ее тело.
– Хочешь меня? Скажи, Нина… скажи, что хочешь меня!
Застонала, извиваясь, стискивая его член еще сильнее своими тугими мышцами.
– Хочу, – глухо, срывающимся голосом.
– Чего ты хочешь, Нина? Что мне сделать?
– О Божеее!
– Что? Говори!
– Сильнее…
– Что – сильнее? Трахать тебя сильнее?
– Дааааа.
– Скажи… трахай меня сильнее, Арманд!
– Даааа…
Обвел твердый узелок пальцем, намеренно не касаясь и не надавливая, выдирая из нее и из себя сладострастные стоны. Во рту набирается слюна от желания обхватить ее там ртом и заласкать языком.
– Не «да»… «да» мало, Нина, мало, девочка. Скажи, чтоб я это сделал. Ты же хочешь этого, хочешь кончить, правда?
– Трахай меня сильнее, Арманд! Пожалуйста!
Быстро задвигал пальцем по пульсирующей точке, натирая, надавливая на самый кончик, не толкаясь, не двигаясь, пока ее не выгнуло, и она не забилась в его руках в оргазме, сдавливая его член ритмично с такой силой, что он с диким рыком начал толкаться в ней на адской скорости. Его так накрыло, что все тело окаменело, а из горла рвался крик, чтобы заглушить, впился в ее затылок, зарылся лицом в волосы, заглушая гортанные стоны наслаждения, изливаясь в ее тело.
Какое-то время держал ее обеими руками, продолжая вздрагивать внутри. Голова кружилась, и в висках пульсировало. Сам не понял, как целует ее скулу, как гладит пальцами живот, как все еще легко толкается в ней, наслаждаясь отголосками удовольствия.
– Арманд… мы…
– Тшшшш, – накрыл рот ладонью, – представь, что больше нигде и никого нет. В целом свете никого. Только ты и я… и Мати. Мы в другой Вселенной.
– Но…
– Их нет. Три дня. Дай нам три дня. Об остальном подумаем позже. Скажи «да»…
Напрягся, ожидая, что она оттолкнет, засобирается домой, вспомнит своего долбаного жениха, она вдруг прильнула к его груди спиной и тихо прошептала:
– Даааа.
И его захлестнуло. Впервые в жизни. Ощущение счастья было сильным, мощным, оглушающим.
– Я отнесу тебя в душ.
– Не надо. Я сама.
– Почему? Я хочу увидеть тебя всю.
– Потом… ты увидишь меня потом.
Хорошо. Пусть потом. Ему не хотелось давить. Он увидит гораздо раньше, чем она думает.
***
В холодильнике пусто. Пару яиц, сыр и в хлебнице кусок подсохшего багета. Принялся жарить яичницу, ожидая, когда она выйдет из ванной. Он делал это впервые в жизни, напротив смартфона и, когда яичница начала подгорать, выматерился, схватил сковородку голой ладонью, отпустил, сжег все яйца, швырнул ее в раковину, и та злобно зашипела в холодной воде. Ну все. Молодец, Арманд. А об этом ты не подумал.
– О Боже, кто здесь сгорел?
– Твой ужин! Карамба! Теперь у нас ничего нет!
Повернулся к ней злой и ощутил, как эта злость схлынула назад, как происходит отлив от берега. Схлынула, обнажая все эмоции мясом наружу.
Стоит в его рубашке, волосы влажные, собраны в пучок на макушке, несколько прядей упали на шею и прилипли к влажной коже. Ткань намокла и облепила ее грудь. Бл***, и он, словно не имел ее каких-то несколько минут назад, ощутил, как твердеет член. Давно такого не было, чтоб его настолько крыло от женщины. Опустил взгляд на голые ноги, на маленькие пальцы и розовые ногти. Она сводила его с ума вся. Абсолютно вся.
– А с рукой что?
Потянулась к его запястью, но он инстинктивно одернул руку.
– Обжегся.
– Надо под холодную воду.
– Ерунда.
Она кажется ему красивой и после секса? Реально? У него съехала крыша? Они же обычно всегда бесили его, раздражали. Ему хотелось немедленно от них избавиться. Он стоит посереди кухни с обожжённой рукой и смотрит не отрываясь на девчонку в своей рубашке, млеет от восхищения, едкого возбуждения и какого-то идиотского ощущения, неведомого ему раньше. Ни с кем и никогда у Альвареса не было ничего подобного.
– Покажи.
Шагнула к нему и взяла за запястье, развернула к себе ладонью.
– Будет волдырь. Надо намазать маслом.
– Надо, – кивнул, а сам не перестает смотреть на ее лицо, – ты такая красивая, Нина. Тебе кто-то говорил, насколько ты красивая?
– Нет.
– Лжешь. Я в это не верю.
– А тебе…тебе можно верить?
– Смотря чему… чему ты хочешь поверить, Нина. Спроси, а я отвечу. Спроси, хочу ли я тебя снова…
Притянул к себе за талию, приподнял одной рукой и усадил на кухонную тумбу, быстро расстегивая свою рубашку одной рукой, лихорадочно обнажая ее грудь.
– Мы же…ты же…только что…
– Не знаю, что со мной… смотрю на тебя, и меня трясет от голода. Покажи мне… расстегни. Хочу видеть твою грудь, все хочу видеть. Тебя везде.