Краеугольный камень

– Страна смотрит на нас! – набатом, как к бою, прокатывалось по стройке и окрестностям сказанное высокими партийными и строительными начальниками.

– Наконец-то!

– Эй, время, – вперёд! Уснуло ты, что ли?!

– Ура, товарищи!

И когда перенаправили русло реки, кажется, никто – ни строители, эти приезжие, пришлые, в сущности, перекати-поле люди, ни селяне, даже они, старожилы этих тихих, благодатных таёжных мирков, – никто, кажется, всё же никто – не хотел вспоминать и знать, чему быть погребённым заживо и навечно на дне, чему неминуче и вот-вот умереть и сгинуть в вихрях и коловращениях слепо, но яро хлынувших вод, для обозначения в технической документации и в гидростроительском обиходе и слово каким-то образом привилось под стать – чёрные.

Чёрные воды.

В смешанных, нелёгких чувствах пребывал тогда Афанасий Ильич. В группе членов приёмочной комиссии с борта вертолёта смотрел, вглядывался, как грязные, поистине чёрные, воды принимали в себя брошенные в целости, опрятности, красоте своей сёла и зимовья, пристани и станы, непорубленные товарные и нетоварные леса, ухоженные, обережённые из рода в род огороды, луга и поля, которые, знал из своей деревенской юности, сыздавна и любовно величались в семьях – «кормильцы наши», «угодья, чисто что угодники Божьи». Сталкиваясь, цепляясь друг за друга, взбухали, пучились, нагораживались повсюду, и по берегам, и по островам, и по стремнинам, в безобразной мешанине мусор, кровли изб, древесина на любой выбор, навалы веток с камышом, издохшее зверьё и много, много чего ещё. Вскоре эти глинистые, тяжёлые чёрные воды наглухо навалились на избы, церкви, кладбища, скотомогильники, болота, торфяники, свалки, промышленные площадки, сельскохозяйственные земли, деловито и споро погребая под собой всё то великое и малое, нужное и не совсем, дорогое и не очень, но столетиями составлявшее желанное и оберегаемое бытие человеческое и природное.

Потом, какое-то время спустя, Афанасий Ильич побывал там ещё раз, но уже по жалобам жителей.

– Гниющую воду пьём!

– Травимся!

– Народ хворает, мрёт!

– Помогите, родненькие!

Провезли Афанасия Ильича с комиссией по реке, по водохранилищу, по притокам и заводям – повсеместно погибельный смрад, разложение, смерть, а в глазах и словах жителей новых мест обитания – уныние, недоверие, злость. Затопленные болота и торфяники обильно пузырились всяческими газами и ядовито-зелено пенились, километровые жижи снулой рыбы и всевозможной мертвечины шевелились, точно живые, точно новообразованные гигантские организмы. Вся вода забраживала и превращалась в муть с осклизлыми тенётами и травой, в какую-то омерзительную нечистость.

У Афанасия Ильича начинали подрагивать косточки под щёками, и минутами он не мог сдержаться:

– Эх, а когда-то была прозрачнейшей водица! Зачерпывали ладонями – смело прихлёбывали, кайфовали. Дарованное всем нам самим Байкалом не уберегли. Беспощадно зацвела река… заразой. Цветом-то цветёт и пахнет, – но трупным.

Некоторые члены комиссии с ним соглашались покачиванием головы, но предпочитали помалкивать.

«Беликовы, приспособленцы!» – ругал он их в себе.

Берега были сплошь завалены, загажены бытовым мусором, гнилью, древесиной и невесть чем ещё. Кругляки, брёвна, именуемые топляками, внезапно, вроде как весело устрашая, всплывали и уныривали игриво, едва, правда, не спроваживая утлый катер вместе с комиссией на дно. Сбрасывали ход – матросы баграми орудовали; потом бдительно всматривались по сторонам. Оплешивевшие верхушки оставшихся на корню лесов уныло, но и с какой-то кинокартинной фантасмагоричностью щетинились, по-змеиному выгибались над водой. Куда ни глянь – бултыхались и торчали порубочные остатки, сухостой, валежник.

– Понятно, – мрачно молвил глава комиссии, – навигация невозможна ни под каким соусом. Нахозяйничали хозяйнички, чтоб им!..

– Нам.

– Что?

– Да так.

Ни баржа крутобокая, ни другое серьёзных габаритов грузовое плавсредство на протяжении десятков километров до ГЭС не проскользнёт в эти отдалённые края, являвшиеся многие годы, как писалось в газетах, «предбанником в жаркие на строительные, старательские и геолого-разведочные работы северные территории». И хотя дороги отсюда, от ГЭС с её посёлками и складскими базами, на севера в разных направлениях проложены довольно сносные, пока не разбиты, всё же уровень стройки был высок, зимники и вовсе хороши, однако склады на пристанях пустовали, а потому ни стройматериалов, ни оборудования, ни продуктов, ни угля, ни ГСМ, ничего другого отсюда никуда не могли увезти, ни на север, ни на юг. Как любили не без горделивости присказать журналисты и краеведы, «целые наши северные франции и германии» с геологами, буровиками, монтажниками и другими мастерами своего дела обретались уже который год в ошалелом простое, едва не на голодном пайке. Немного выручала авиация, однако стоимость каждого килограмма любого груза вырастала в разы.

На деревенских сходах и в рабочих коллективах перед комиссией люди взывали, вопрошали, требовали.

– Беда, просто беда!

– Как нам здесь жить?