— Ну, бедняжка была довольно вульгарна, но в конце концов… — прервала его Шарлотта Гарсиа, утратившая прежнюю подвижность и гибкость, словно заржавевшая, потрясая все тем же лорнетом со сломанной оправой, скрепленной пластырем. — Умереть такой смертью, изжарившись посреди Лас-Ломас-де-Чапультепек! Право, здесь еще бродит Уичилобос. Послушай, а ты не знаешь, что сталось со знаменитым банкиром?
— Представления не имею, — пробурчал Бобо, жуя свой мундштук. — Кто-то рассказывал, что он женился на служанке или вроде того, в общем что-то ужасное. А что ты скажешь об этом обманщике Вампе?
Шарлотта прижала руку к сердцу:
— Ах, не напоминай мне об этом смертельном ударе! Не знаю, как я еще дышу после этого! Так обвести нас вокруг пальца!
Лицо Бобо скорбно сморщилось:
— Оказалось, он всего лишь повар из итальянского ресторанчика в Сан-Франциско!
— А мы-то обращались с ним, как с принцем крови! Не напоминай мне об этом, Бобо, я просто умираю от негодования… И подумать только, что Пьер Казо взял его к себе на службу… Каждый раз, когда я у него обедаю, у меня такое чувство, что макаронам известны все мои секреты!
— Ах, боже мой, сплошные несчастья, — засмеялась Бетина, играя бриллиантовым колье.
Шарлотта перевела свои близорукие глаза на Хайме.
— Нет, дорогая, произошли и очень приятные события. Я просто счастлива, Бобо, за Пимпинелу и Родриго!
— Я сказал тебе, когда Родриго в первый раз пришел сюда на коктейль, — с воодушевлением произнес Бобо: — «Это талантливый малый». Разве нет?
— Да. И какие приемы они устраивают! У них очаровательный дом в Педрегале. Вот где приятно бывать. Такой cachet[205]
, такая утонченность, столько вкуса. Сразу видно, кто есть кто в нашем несчастном захолустье.Подошла графиня Аспакукколи, дожевывая гуакамоте.
— Я потеряла ключи, дорогие. Кто пригласит меня к себе ночевать? — Она обежала группу жадным взглядом: — Вы, молодой незнакомец? — сказала она, царственным жестом указывая на Хайме. Все засмеялись, а Хайме невольно покраснел. У Бетины, когда она заметила это, смех застрял в горле. Она повернулась и быстрым шагом направилась в туалетную комнату. Там была Наташа, кожа да кости, и Кукис, уже подурневшая, с обозначившимися морщинками у рта.
— Привет, Бетина! — простонала Наташа, крася губы яркой помадой. — Мы уже видели твоего суженого. Ведь это он и есть?
— Настоящий приказчик! — прибавила Кукита. — И ради него ты порвала с Сесаром? Я решительно не понимаю тебя, дорогая… Подумать только, что эта маленькая ханжа Марна дель Росарио приберет к рукам столько миллионов! Что за расточительство, милочка!
Бетина расплакалась, закрыв лицо руками.
— Знать будущее значит не иметь будущего, — вещал Родриго Пола, окруженный слушателями, раболепно ловившими каждое его слово. — Успех в кино всегда под вопросом, и завоевывает его тот, кто умеет завладеть вниманием зрителей, поставить свой талант на службу широким массам. Не вызывает сомнения, что в Мексике уже существует огромная публика, которая хочет таких вещей, которые развлекали бы ее и легко воспринимались бы, но вместе с тем были бы на достаточно высоком художественном уровне. Все мы, кинозвезды, сценаристы, продюсеры, в долгу перед этой публикой, перед нашей публикой!
— Ты добился удивительного успеха, Родриго, — сказала Шарлотта. — А в подборе новых звезд ты не участвуешь?
— Ну, это собственно не моя область, но мой совет имеет вес, ты меня понимаешь? — На Родриго был итальянский костюм с тремя пуговицами и серый шелковый галстук. Его живое лицо светилось абсолютной уверенностью в себе.
Хуниор подошел к Хайме:
— Это вы тот рак на безрыбьи, которого подцепила Бетина, не так ли? Моя мама просто фантастическое существо: представьте себе, она специально поехала в собор помолиться пресвятой деве, чтобы Бетина не вышла за вас замуж! Ну, не сногсшибательная деталь?!
Не вызвав ни у кого интереса, вошли музыканты из тропического оркестра и начали отбивать ритм и горланить припев
Кукис, глядясь в зеркало, шепнула Бетине:
— Не забудь напомнить папе о моем деле. Насчет тех участков в районе Баррилако, помнишь?
Но Бетина не слушала ее. «Он не только беден, — думала она, пудрясь, — он жалок, да, жалок, неотесанный, вульгарный. В обстановке богатства и элегантности он чувствует себя не в своей тарелке». Но эта мысль наталкивалась на живое воспоминание о ласках и поцелуях, потом опять всплывал образ неуклюжего провинциала, плохо одетого, не умеющего поддержать разговор и вести себя в блестящем обществе как свой человек, а вслед за тем снова вспоминались его нервные руки и поцелуи, поцелуи, поцелуи.