Край безоблачной ясности

— Вы имеете в виду мою ногу? Чего там! Это со мной сделала машина, а не Федерико Роблес. Нет, я хочу сказать, что мне более чем достаточно моего собственного опыта, что с меня хватает того, что я повидал и пережил, а Федерико Роблес к этому мало причастен. Судите сами: я познакомился с Федерико на юридическом факультете, когда нам обоим было лет двадцать пять. Федерико тогда был секретарем одного генерала, а я стажером в адвокатской конторе, и честолюбия у меня было не меньше, если не больше, чем у Роблеса. Так что вопрос не в этом. Возможно, Федерико сделал то, чего я не сумел сделать. Возможно, я сделал то, чего Федерико не сумел сделать. По как бы то ни было, в то время нам обоим было двадцать пять лет, и мы оба были бедные студенты, и перед обоими маячил Мехико, который надо было завоевать. В президентство Обрегона было пропасть таких, как мы, молодых людей, полных честолюбия и уверенных, что их ждут большие дела. Как мы вкалывали, друг! Бывало, долгими ночами в ноябре, в декабре, когда так пахнет жареными каштанами, — знаете? — в паршивой комнатенке на улице Доктора Вертиса, где столбом стоял дым и чашки из-под кофе были переполнены пеплом, мы до обалдения корпели над гражданским правом Планиоля и государственным правом Ланса Дюре. Но чего стоят связи, которые создаются в годы учебы, в эти бессонные ночи, если потом людям уже не приходится видеться? А ведь в эту пору друг другу доверяются без оглядки, даже чересчур. Каждый на лету ловит мысли другого, знает всю его подноготную, вплоть до того, как он мочится! И это при том, что нам самим не очень-то по душе раздеваться догола, вы не находите? При том, что надо всегда сохранять дистанцию, не то сами пожалеете, что слишком разоткровенничались. Так уж мы устроены, почтеннейший, что тут поделаешь! Я знаю Федерико как облупленного, а он точно так же знает меня. Только он занимает такое положение, которое позволяет ему ездить на мне, а я — такое, что вынужден давать на себе ездить. Вы ведь понимаете, голод не тетка. Но в то время мы были на равных. Служить секретарем у генерала было очень полезно для того, чтобы набраться опыта, но пока это мало что давало. А я вел грошовые гражданские дела. Так что мы вместе ходили в китайские кафе и к девкам на улицу Второго Апреля, покупали подержанные книги на проспекте Идальго и все такое прочее. Я говорил вам, что знал даже, как он мочится? Да что там! Сколько раз мы спали с одной и той же бабой на одной и той же кровати! Что уж тут говорить, черт побери!

Либрадо Ибарра почесал себе лысину и подмигнул глазами-луковками. В тесную комнатку на улице Абраама Гонсалеса свет проникал через окна, заставленные цветочными горшками и стеклянными безделушками. У Либрадо Ибарры нога была в гипсе, и он старался поудобнее усесться на кровати и время от времени сплевывал в медную плевательницу. От неловкой позы живот у него выпячивался, казался кругленьким и тугим, как барабан, и это не вязалось с его мертвенной бледностью и худобой. Всю обстановку комнаты составляли умывальник, допотопный платяной шкаф, облупленный стул, на котором сидел Сьенфуэгос, и тумбочка с мраморной доской.