Кракен

– Ну прям, – сказала Коллингсвуд. Затянулась. На золотой отделке формы поблескивал слабый свет. – Будто ты сможешь забыть. Будто сможешь забыть все это. – Она покачнулась на стуле. – Флаг тебе в руки, братец.

– Никто не сомневается, что этого бы ты и хотел, – сказал Бэрон. – Но, увы, не всем дано выбирать. Даже если это не интересно тебе – ты уже сам стал интересен этому. Давай-ка пока отложим эту тему.

Штука в том, Билли, что мы должны были уже устареть. ОПФС учредили незадолго до 2000-го. Склепали из пары других отделов. Предполагалось, что временно. Был миллениум: мы ждали, что какие-нибудь набожные психи подпалят парламент. Пожертвуют Черри Блэр своим козлиным властелинам, что-то такое.

– Не свезло, – сказала Коллингсвуд. Она курила по-французски, выдыхая через нос. Хоть это и было отвратительно, Билли не мог отвести глаз.

– Пролетели, как фанера, – сказал Бэрон. – Всякая дурацкая мелюзга, но большого взрыва… ну, милленниализма, которого мы ожидали в нулевых… не произошло.

– Это тогда, в смысле, – сказала Коллингсвуд.

– Вы вообще помните нулевые? – спросил Билли. – Не смотрели «Телепузиков»?

Коллингсвуд усмехнулась.

– Она права, – сказал Бэрон. – Все отсрочилось. Началось потом. В итоге мы загружены, как никогда. Слушай, мне все равно, чего хотят эти группы, – главное, чтобы держали это при себе. Раскрашивайтесь в синий и курите кактусы, только, пожалуйста, дома и не вмешивайте штатских. Живите и дайте жить другим. Но проблема не в этом. – Он отстукивал на столе каждое следующее слово. – Все эти группы со своими откровениями, апокрифами…

– всегда сводятся к одному и тому же, – сказала Коллингсвуд.

– Есть такое, – сказал Бэрон. – В любой священной книге нам интересна последняя глава.

– Иоанн, сука, Богослов, – сказала Коллингсвуд. – Раз, два и хана.

– К чему ведет моя коллега, – сказал Бэрон, – так это что мы столкнулись с волной святых Иоаннов. Этакой эпидемией эсхатологий. Мы живем, – сказал он слишком ровно, чтобы в голосе можно было услышать юмор, – в эпоху конкуренции концов.

– Рагнарек против пляски духов, против Кали-Юги, против киямата, и тэ дэ и тэ, на хер, пэ, – сказала Коллингсвуд.

– Вот что в эти дни цепляет новообращенных, – сказал Бэрон. – На рынке спрос на апокалипсисы. В ереси бум армагеддонов.

– Тыщу лет только разговоры говорили, – сказал Коллингсвуд. – Но недавно внезапно началась какая-то движуха.

– И каждый настаивает, что случится именно его апокалипсис, – сказал Бэрон. – А это означает проблемы. Потому что из-за этого они воюют.

– Что значит «движуха»? – спросил Билли, но ехидца прозвучала слабо из-за бегающих мыслей и откровенно голого факта, что невозможное возможно. Коллингсвуд потыкала в воздух, потерла кончики пальцев, обозначая, что что-то чувствует, что от мира остается взвесь.

– Волноваться надо, когда они в чем-нибудь соглашаются, – сказала она. – Пророки. Это самое последнее, что хочешь от сраных пророков. Даже если – и особенно если – они не согласны по мелочам. Слышал про мордобой гопников и быдла в Восточном Лондоне? – Она покачала головой. – Братья Вульпуса выясняли отношения с кучкой друидов. Сурово. Серпы-то острые. А все из-за того, как закончится мир.

– Мы не успеваем везде, Хэрроу, – сказал Бэрон. – Конечно, мы занимаемся и другими вещами: жертвоприношение детишек, жестокое обращение с животными, много чего. Но это цветочки, а ягодки – апокалипсисы. Все труднее и труднее разгонять драки из-за концов света. Мы не справляемся, – сказал он. – Я с тобой откровенен. Не говоря уже о чем-то таком крупном, как сейчас. Не пойми меня неправильно – я верю в печенье предсказаний не больше твоего. И все-таки. Недавно половина пророков Лондона вдруг стала знать – знать! – что миру осталось недолго. – По голосу Бэрона не казалось, что он шутит над их знанием. – И чтоб мне провалиться, если я понимаю, что все это значит, – но тут вдруг ситуация проясняется. Примерно тогда, когда произошло сам знаешь что.

– Твой спрут скрылся в тумане, – сказала Коллингсвуд.

– Это не мой спрут.

– Да твой он, твой, – сказала она. – Брось, во все края твой. – Из-за ее тона показалось, что спрут и правда его. – Это снова случилось, – сказала она Бэрону. – Стало еще ближе.

– Они втянули публику, – сказал Бэрон. – А так дело не пойдет. Мы из кожи вон лезли, чтобы штатские держались подальше. Но если уж замешан кто-то вроде тебя – кто-то знающий, в смысле, – ну, мы этим пользуемся.

– Из некоторых рекруты получаются лучше, чем из других, – сказала Коллингсвуд. Она пристально следила за Билли. Придвинулась. – Открой-ка варежку, – сказала она. Он даже не подумал сказать «нет». Она всмотрелась в его зубы. – Ты не должен был рассказывать друзьям про спрута, – сказала она. – Не должен был мочь.

– Варди прекрасно обойдется без меня, – сказал Билли. – Он и сам может изучить матчасть. А я обойдусь без вас.

– Знаю, профессор иногда производит не лучшее впечатление, – сказал Бэрон и взял одну из сигарет Коллингсвуд.

– То, как он говорил, – сказал Билли. – О фанатах спрутов. Как будто он один из них.