Кракен

Какофония перехлестывающихся старых сериалов. Стекло телевизоров закоптилось, и сперва один, а затем быстро и остальные два хлопнули, прекратили показ. Из их щелей повалил дым, потом втянулся обратно под давлением ППК, которые, тараторя, вбили в ящики градиент жара.

при йон. Рев в резкой тишине комнаты.

при йонслеп дует псоглав но июли цен.

стоять, – услышала Коллингсвуд, – привет привет всем привет всем, да это педик, сержант, сам упал слезть ниццы. слеп дует псоглав но июли цен.

– Ладно, – сказала она. – Констебль Смит, констебль Браун и констебль Джонс. Вы герои. Вы принесли себя в жертву охране правопорядка. При исполнении служебных обязанностей. – Привидения из грязного дыма содрогались, пропадали из виду, гордо ожидали. – Вот вам шанс, – сказала она, – это повторить. Отработать пенсии, которые вы так и не получили, да? – Она подняла большую папку: – Здесь все данные, которые у нас есть по делу. Нужен нам один плохой парень по имени Вати. Он у нас очень ветреный, этот Вати, не сидит на месте. Нужно прижать его к ногтю.

вати вати? – сказал какой-то голос из дыма. – кокойто педик кокойто чурка што за вати гад?

– Сейчас все будет, – сказала Коллингсвуд.

мразь мразь, – услышала она, – залу маю гада.

Она бросила папку в огонь.

порадовала.

Призрачные сущности издали «а-ах», как будто медленно опускались в ванную. Взбили пену из эфира, от которой зачесалась кожа Коллингсвуд.

«Призраки, – подумала она. – Ну щас».

Это была афера, где облапошенной жертвой была сама афера. Убеждение. Штуки, которые она сделала, – состоявшие из расплывчатых, но чрезвычайно гордых воспоминаний о барной болтовне, арестованных преступниках, поставленных на место богатеньких гадах, накуренных кабинетах и грязной, жуткой, почетной смерти, – всего несколько мгновений назад не существовали.

Призраки – они сложные. Осадок человеческой души – любой человеческой души – слишком многослойный, противоречивый и норовистый, не говоря уже о посмертной травме, чтобы выполнять чужие пожелания. В редких и произвольных случаях, когда смерть действительно не конец, никто не знает, какие аспекты, какие отвергнутые грани загробной личности вступят в схватку с другими.

Это вовсе не загробный парадокс – таким он только кажется живым, – что призраки зачастую ни капли не похожи на живых, следами которых они являются: что ребенка во время прихода мягкого и любимого дядюшки, скончавшегося в борьбе с раком, ужаснет жестокая и едкая язвительность тени; что вернувшийся дух какой-нибудь вселявшей ужас сволочи только улыбается и пытается с неуклюжей эктоплазменной руки покормить кошку, которую всего несколько дней назад пинала его физическая нога. Даже сумей Коллингсвуд призвать дух самого упорного, чтимого и бескомпромиссного офицера летучего отряда за последние тридцать лет, она могла бы остаться с тоскливым эстетом или хнычущей пятилеткой на руках. Так что опыт и выдержка настоящих покойных поколений были для нее закрыты.

Был и другой вариант. Намутить парочку грубых полицейских функций, только мнящих себя призраками.

Несомненно, в смеси было и что-то от душ настоящих погибших офицеров. Основа, подложка полицейского мышления. Трюк, как узнала Коллингсвуд, в том, чтобы работать обобщенно. Как можно абстрактней. Она могла слепить вместе обрывки сверхъестественных разумов из воли, техники, немногих остатков памяти и – прежде всего – образов, чем очевиднее – тем лучше. Отсюда дешевые полицейские процедуралы, которые она жгла. Отсюда телевизоры и записи, копии «Летучего отряда Скотланд-Ярда» и «Профессионалов», приправленные для ханжества капелькой «Диксона», – взболтать и получить абсурдную мечту о золотом веке, учившую ее призрачные функции, что делать и как быть.

Здесь не место для нюансов. Коллингсвуд не заботили тонкости процедур в эру после дела Лоуренса[39], курсы политкорректности, социальная работа. Здесь место для городской идеализации. Фетишизированных семидесятых с настоящими мужиками. Потому в костер и пошел DVD «Жизни на Марсе».

На деле Коллингсвуд мотивировала к жизни стойкие простодушные клише, которые верили в себя – во всех смыслах. Она сама ловила себя на том, что скатывается в абсурдный регистр, которым пользовались функции, – китчевые спичи и преувеличенный, растянутый лондонский акцент.

– Милости просим, сэр, – сказала она. – Он весь ваш. Вати. Последний известный адрес: любая сраная статуя. Род занятий: усложнять нам жизнь.

Им необязательно быть умными лжепризраками, да они и не могли; зато у них имелась наглая смекалка и накопленный опыт многолетних фантазий сценаристов.