Кракен пробуждается. Паутина

Доминирует на фотографии, конечно же, миссис Бринкли. Ее дородная фигура и сияющий лик притягивали бы взгляд даже без объемистого саквояжа из японской шотландки. Сразу видно, что Дебора Бринкли, какие бы надежды и идеалы ни руководили всеми другими, точно знает, чего она хочет, а хочет она детей вдобавок к тем, что уже имеются, чтобы растить их на Танакуатуа или в любом другом месте, куда забросит ее судьба. Благодаря этому и присутствию мужа, крепкого работящего фермера, она внушает уверенность больше, чем вся остальная компания.

Алисия Харди, серьезно беседующая с одним из детей Бринкли, облагораживает наше сборище, но можно не сомневаться, что именно Мэрилин Слейт (миссис Слейт) полагает себя центром снимка. В крайне неудобном дорожном костюме, с позой как из модного журнала и широкой улыбкой, она явно назначила себя первой красавицей экспедиции. Рядом с ней светится над яркой рубашкой пухлая ребячья рожица Хораса Таппла, столь же явной души общества. До сих пор не пойму, почему эти двое решили завербоваться к Уолтеру. Хорас, видимо, вскоре задался тем же вопросом, поскольку в Панаме улизнул с корабля и вернулся домой. Просто удивительно, каким умным порой бывает дурак.

Коротышка в переднем ряду, хмуро глядящий в камеру из-под козырька кепки, – это Джо Шаттлшоу, неплохой плотник, хронически злой на весь мир. Рядом его жена Диана, хроническая мужнина нянька. Дженнифер Феллинг, медсестра, напоминает работу Дерена в галерее Матисса. Другая Дженнифер, Дидс, смотрит с безмятежным доверием.

Присутствует, разумеется, и Уолтер Тирри, стоящий чуть в стороне. Лицо его – то ли от долгих подготовительных работ, то ли благодаря световому эффекту – приобрело чеканность, которой я прежде не замечал. Заодно он приобрел начальственный вид и смотрит в камеру с вызовом.

Справа от него инженер, Джейми Макинго. Он улыбается – то ли Уолтеру, то ли собственным мыслям, то ли по случаю съемки.

Камилла Коджент рядом глубоко задумалась и камеры даже не замечает: она присутствует и в то же время отсутствует.

Я, Арнольд Делгрейндж, виден в профиль с другой стороны снимка. Из-за отрешенного взгляда и восторженного выражения лица кажется, будто я грежу наяву – и я, должен признаться, в тот момент действительно грезил. Даже теперь меня посещают проблески тогдашнего настроения. Все остальные стоят на стальной палубе «Сюзанны Дингли», я же пребываю на новом «Арго». Под другими плещутся грязные воды Темзы, я вижу золотое от солнца Эгейское море и манящую вдали страну лотоса. Я отплываю, чтобы воплотить это видение в реальность, увидеть начало нового золотого века, сыграть свою роль в осуществлении этих строк:

А если и грозит закат,
То новые Афины
Лучом последним озарят
Иных времён равнины
И, как вечерняя заря,
Погаснут, землю одаря[20].

А еще я вижу далекий архипелаг, из которого, словно Феникс из пепла, возродится наш погибающий мир…

Увы. Где вы, сладкие песни сирен?

Вот они мы. Том Коннинг, Джереми Брэндон, Дэвид Кемп и так далее. От мечтателя Арнольда Делгрейнджа до фермера Чарльза Бринкли – все, претендующие на титул колониста-первопроходца.

Эта фотография наводит на грустные мысли. Мы, возможно, не бог весть кто и звезд с неба не хватаем, но в каждом из нас живут возвышенные надежды. И цель, благодаря которой мы собрались вместе, намного выше нас всех.

Ну что ж – наша попытка будет скорей всего не последней. Люди, искавшие свободу больше тысячи лет, непременно попытаются снова – и судьба, надеюсь, будет к ним милостивее, чем к нам.

Глава II

Здесь, пожалуй, следует поговорить немного о месте нашего назначения.

Перед отплытием все мы, исключая Уолтера, который его и нашел, знали только, что Танакуатуа – это маленький необитаемый островок; почти ни в одном атласе его нет, лишь в самых подробных можно отыскать крошечную точку на просторах Тихого океана, в районе 90° северной широты и 170° западной долготы.

Имеются также его фотографии, сделанные за последние семьдесят лет. Картинка практически одна и та же, поскольку каждого фотографа вдохновлял тот же вид: северо-восточный берег лагуны, снятый с палубы корабля. За полумесяцем белого пляжа возвышаются над подлеском пальмы и другие тропические деревья. От тысячи других островов его отличают только два горных пика, соединенные седловиной.

Вулканической активности там не наблюдается, но на обеих вершинах есть кратеры. Северная (та, что слева на фотографиях) называется Рара и покрыта густой растительностью. На другой горе, Мону, есть грязевой гейзер, а на ее южном склоне бьет чистый горячий родник. Обе горы, видимо, не извергались очень давно, и никаких преданий об этом не сохранилось.